СЕЛЬСКАЯ БАНЯ

Я помню с детства, как в тумане: за фабрикой стояла баня, не городская, не громада – не велика, а всем отрада! В мороз ли, в зной ли, в злую вьюгу перемывала всю округу – до одного всех человечка. Живой поток – людская речка – со всех сторон сюда стекалась, чтоб смыть заботы и усталость, чтоб посвежеть, омолодиться, чтоб будто заново родиться, чтоб с чистым телом и душой вновь погрузиться в будней рой. Без настоящей жаркой бани в деревне жизнь не представляли. У нас, у русских, испокон в чести неписаный закон: в конце недели мыться в бане, иначе жизнь постылой станет. Без бани жить не по-людски – душа завянет от тоски. Не зря тот домик низкорослый манил к себе детей и взрослых и рад был прошеным гостям, и мыл все семьи по частям: по пятницам – мужскую часть попарит веничками всласть, ну, а в субботу – бабье царство. Не хитрость в том и не коварство – всего один был банный зал, и не разделишь – слишком мал. Но хоть и мал, но всё там было, как будто в бане городской – и под ногами плыло мыло широкой белою рекой, и те же каменные лавки, и те же скользкие полы, под краном для тазов подставки – в чугунном кружеве столы. С каким неистовым шипеньем из кранов рвался бурный ток: один пугал своим кипеньем, другой обжечь морозом мог. А рядом – очередь живая – блестящих тел неровный строй тазы железные до края наполнить банною водой. Там, помню, даже ванны были, в них малышей купали-мыли. Да и постарше кто, порой, над ванной высился горой. Бывало дети, точно утки, сидеть в воде могли хоть сутки – свои игрушки мыть-купать, пока заботливая мать самих их мыть не начинала. И тут уж баня не молчала – сливалось всё в единый хор: плеск, вереск, грохот, рёв и ор! Шумела баня, оглушала, душила жаром, и, бывало, иной, попав не в рай, а в ад, был вовсе бане той не рад. Да и поход еженедельный порой был в тягость, утомлял, и кто особенно был дельный, себе отдельно собирал из брёвен баньку в огороде. Но было их наперечёт. Как ни крути, а всё ж в народе фабричной бане был почёт. В «мужские» дни, глядишь, бывало, то в ватниках, то в пиджаках идут, как будто бы с вокзала, всё с чемоданами в руках мужья, отцы, сыны и деды, внучата, братья да зятья парка горячего отведать, а после – крепкого питья. Идут небриты и помяты, неделе трудовой – конец. Из бани выйдут – те ж ребята, но каждый свеж, как огурец, причёсан, выбрит аккуратно, ни дать, ни взять – Ален Делон! Струится терпким ароматом мужской тройной одеколон. В субботний день с тазами в сетках со сменой чистого белья, одеты в старенькое, ветхо, справлялись бабы, ребятня. В хорошем в баню не ходили – ни-ни, чтоб с норкою пальто иль сапоги из крокодила. Такого не водилось, но зато уж чистое – на тело, чтобы белей, чем белый снег, чтоб всюду кружево блестело, чтоб было видно: человек не беден, справен, чистоплотен, имеет новый трикотаж, бельё из дорогих полотен. Который раз ажиотаж вокруг какой-нибудь мадамы вдруг возникал – достала где? Теперь уж это стало хламом – пылится в старом сундуке… Проходит время, всё меняя. Застыла баня под замком, и кто помладше уж не знали, зачем был нужен этот дом. Сначала думали – на время, вернётся к жизни здравый смысл. Она ж ветшала и старела, замки с дверей оторвались, и вслед за тем от сельской бани уж не осталось ничего – всю на кирпич перетаскали. Быльём то место поросло… И по субботам уж не встретить румяных разомлевших лиц, как будто до нага раздетых – без длинных крашеных ресниц. Как на Алёнке с шоколадки, на каждой чистенький платок. Зимой – белеет из-под шапки, завязан сзади в узелок. И в летний зной картина та же – белеют головы в платках, кто в платье, кто в халат наряжен, авоськи пухлые в руках. В авоськах с сосками бутылки да фляжки с питьевой водой, мочалки тёмные из лыка да таз огромный запасной. Поклажа вся в нём размещалась: игрушки, кружки, бельецо. Покрыт эмалью, из металла был этот таз.  Ох, нелегко тащить его, да после бани, когда уж ноги не стоят. Пластмассовых тазов не знали, но верно люди говорят: «Беднее жили мы, да чище». А что теперь – по всей земле бутылок пластиковых тыщи, куда ни глянь – везде, везде… Везде клочки пакетов рваных, повсюду грязный пенопласт. Желать земле помыться в бане? – Пугает многозначность фраз… …Жизнь изменяется, конечно, в помине сельской бани нет. Но всё ж порой пришлёт сердечный нам жизнь из прошлого привет: раскроются пошире дверки, и выйдут бабы из такси, глазам хоть верьте, хоть не верьте – в руках – из пластика тазы! Под шапками платки белеют, прёт из машины банный дух, и лица счастливо алеют. И кто-то громко скажет вдруг слова из дней далёких, старых, прошедшие через века, по-русски, просто: "С лёгким паром!" В ответ: "Спасибо!" и "Пока!"' 2014 г.