мой любимый smertnik

Заключённые перед смертной казнью выбирают любую трапезу, но леденцы, шоколадные батончики и мороженое больше мне не приносят радости - произошло что-то сложное. Мне подают оливки и виски, и в ночи мой пульс бешено стучит. Я прошу инъекцией мне заменить расстрел, ну или хотя бы кино включить. Кино включили. И спасибо братьям Люмьер за шанс полтора-два часа отсутствовать на Земле. Дверь закрывается, остаются снаружи люди, у которых заряжены ружья. Ещё пара лет, и они срастутся со своим оружием, и перестанет их узнавать семья без формы и без ружья. Дверь закрывается, я остаюсь внутри, прижимаясь щекой к двери. Но кино не смотрится: актриса в главной роли красива и напоминает тебя сильно; лицо антагониста так агрессивно, напоминает меня, и это просто невыносимо. Семь часов до казни, о помиловании никаких новостей. Я сижу и считаю в фильме количество смертей. И мои глаза постепенно осваиваются в темноте - я боюсь, что это может может мне пригодиться. И кого не вспомнишь, такие мерзкие лица у всех. Три часа. Ты не умерла, ты была мной убита. Ты бежала, и путались в голове буквы алфавита, на приборной панели смешались кнопки вызова лифта. В похоронном бюро выбирает могильные плиты кто-то из твоих родственников без меня, мелочью в кармане звеня. Полчаса. Я как Виктор Фегер дожёвываю единственную оставшуюся оливку. По вкусу во рту зола. Смерть, кем бы она ни была, уже невозможно близко. Пять минут. Свет включается, делится на квадраты. Так все и кончается, офицант с автоматом забирает мою тарелку, приносит ключ от всего - хищное и слепое, маленькое и злое мелкое божество. И конечно же я боюсь - чуть-чуть. Человек с автоматом подталкивает меня к чуду. Хоть подталкиваться к чуду я и не хочу, Это ему по плечу. У меня остаётся секунда пространства и времени. Над моей головой разверзается грозное небо. Я надеялся, там впереди что-то будет, а там ничего не было.