Шут и Король. Баллада

«…каждая форма, даже уродливая, таит в себе смысл, делающий ее неприкосновенной…» В. Гюго «Собор Парижской Богоматери» Эпиграф «Один плюс два, равно – ЧЕТЫРЕ. Четыре слога – девять букв. В начале может быть седьмая, Коль по-другому назовут… Тому нужды нет дуть на воду, Кто раз обжёгся молоком, Но запастись сумел в дорогу, Как посохом, стальным прутом…» I – О чем загрустил мой маленький шут? Хозяйке своей расскажи, что-нибудь: О сказочных эльфах с зеленых лугов, О храбрости воинов прошлых веков, О странах, лежащих у края земли… Слуга королеве своей расскажи. II За буйной рекой на холме между скал Ветер высокие стены ласкал… Доблести храм не одну сотню лет, Город – легенду забытых побед. В гавань его заходили суда С дальних морей бросать якоря. Город будил монастырский набат – Звон его ныне лишь в песнях баллад. Скалы не помнили ярость меча. Стелится вереск, не зная огня. Войны, раздоры текли стороной; Древние стены хранили покой. Так безмятежно сменялись года, Пока не случилась однажды беда. Напасть за напастью спешили порой, Как будто нарочно одна за другой. Пророчество сбылось!.. Предсказано встарь: Будет страной править серая тварь… В год лихолетья небо, как смоль, Будет проткнуто Хвостатой звездой. Грозная гостья – Бич королей – В чреве заморских, больших кораблей Тайно придет и воссядет на трон; Гимном ее станет скорбь похорон. III Недобрые вести катились волной: С запада – смутой, с востока – войной. Полчища крыс затопили луга. Первую жатву собрала чума. В глубоких подвалах, в сырых погребах Множилась нечисть на сжатых хлебах. Тщетно спасения ищет народ – Дегтем измазаны сотни ворот. Сроку несчастьям не видно конца; Копоть на крышах чернее свинца. Обоз за обозом соломы и дров Сгорают в огне погребальных костров. Шепчет гадалка на блюдце с золой. Взгляд отвела, покачав головой... В гневе правитель и суд его скор: На дыбу – свидетелей, ведьму – в котел! Не много из тех избежало кнута, Кто, бросив пожитки, пускались в бега. Травили их гончими, будто лисиц, И гнали обратно от самых границ… Ретивые тут же лишались хлопот, Качаясь в петле; на ветру у дорог. Ропот и слухи разносит молва: Клятвам нет веры, изменам – числа. Псалмы не смирили небесную твердь; Кругом запустенье, где рыскает смерть. IV Не видел никто, как в полуденный зной К замку пришел седовласый хромой. Кто он, откуда? Узнать не смогли Ни чернь, ни прислуга, ни страж, ни пажи. Бродяжка – бродяжкой… Сума, да клюка. Лохмотья едва прикрывают бока. Скрюченный вдвое горбом на спине, С пят до макушки в репейной трухе;. Космы, как пакля; оскал без резцов; Таким бы окрестных пугать сорванцов Или отвадить бы ростовщика ; В этом большого не будет греха… Кухарки судачили, будто горбун Ведал кабальную тайнопись рун. И при себе, говорят, из вещей Носил узелочек игральных камней. V Странника стражник к трону привел. – Хочешь король удержать свой престол? – Что же, есть средство одно у меня! Не предлагай мне гнедого коня… Ни шелком, ни золотом я не возьму… Пока же тебя об одном попрошу: Камни встряхни на ладони и брось. Посмотрим, что скажет игральная кость! С грохотом камни упали на стол, Залитый воском и кислым вином. Ворон закаркал тотчас за окном; Псы заскулили, забившись под трон. Выпало «девять» … – Я слышал, король… Случалось, и ты забавлялся игрой! И даже когда-то купцам сгоряча Пришлось проиграть молодого шута… Я помогу тебе после того, Как дашь нерушимое слово свое… – Как только над гарью рассеется дым, Будешь восславлен народом своим! Дверь потайная открылась в стене… – С тобою мы позже сойдемся в цене… Светильники вмиг перестали коптить, Свечи трещать, а собаки скулить. Очаг разгорелся и тени во мгле Плясали как бесы на гербовом льве. VI Знойное солнце сменили дожди, Как из ведра лили с неба они. День ото дня хмур король и угрюм ; Не посмеялся над ним ли колдун? VII Выдалась звездной десятая ночь; С Морфеем тягаться не всякому вмочь. Латника вдруг тормошит за плечо Кто-то в потемках, дыша горячо. Много ли стоит рассказ рыбака? Стража не верит в пустые слова. Пусть медной монетой скорей небеса Решают, кому разбудить короля! Да, только ли стоит судьбу искушать? Ни слова и правды нельзя разобрать... Расскажешь такое – запорют плетьми, А то и совсем – не сносить головы! Вино и немому развяжет язык… Святыми клянется упрямый старик, Что видел, как крысы сбегались с полей К морю, где в полночь играла свирель. Несметным числом этой армии Тьмы Накрыло дороги, тропинки, мосты. Ручьями стекала с окрестных холмов, Смыкалась рекой многих тысяч хвостов. Иные и вовсе, попав в западню ; В сети, забытые на берегу, ; Как черти в упряжку набились туда, Подобных себе за собой волоча;. Ни хрипа, ни взвизга, лишь шелест травы, Да музыка дивная где-то вдали… Дозорный взашей гонит прочь рыбака: – Пойди-ка, проспись лучше старче пока. VIII Терзает владыку бессмысленный сон: Рухнул, изъеденный крысами, трон. Путь преграждая, в обносках шута, Смеется в лицо ему бывший слуга. Рвется на четках истлевшая нить, Бисер рассыпан на гулкий гранит… С весельем его подбирает толпа: – Во здравие нового пьем короля! И грязная нищенка детской рукой Брезгливо корону роняет в огонь. Король, просыпаясь в холодном поту, Молитвы обрывками шепчет в бреду… IX Странная новость с рассветом спешит: Корабль несдешний о скалы разбит. Зловонным столбом поднимается дым, И вороны тучею кружат над ним. На лодках поплыли туда смельчаки. Вернулись поспешно в испуге они. Забраться на борт ни один не посмел От смрада крысиных, обугленных тел. Тлея, к полудню, рассыпался он. Долго обломки качались средь волн. К вечеру ветер волненье принес, Вынес их в море на Северный Гвоздь. X Чума отступала… Все реже с собой Живых забирала старуха с косой. Соседи устали грозиться войной; Бежавших нужда возвращала домой. Утихли тревоги и будни потом Привычно сменились своим чередом XI В толчее такой можно душу украсть… На площади яблоку негде упасть: Бродяги, солдаты, монахи, торговки, Крестьяне, корзинщики и рудокопы, Прачки, менялы, ткачи, камнетесы, Лудильщики, писари и водоносы, Двужильный и немощный, знать и прислуга Ликуют, в слезах обнимая друг друга… Свалены бочки с вином у ворот – Щедрость правителя славит народ! Охрипший глашатай, толка;я людей, Ведет под уздцы вороных лошадей. Признали не сразу в седле короля… Упав на колени, затихла толпа. Лишь нищий какой-то остался стоять. Пытались одернуть его и унять, Тянули к земле, ухватив за суму, И в спину проклятья шипели ему. Всадник на миг изменился в лице, Словно кого-то узнал в наглеце… Свите велел он взмахом руки В ножны обратно спрятать клинки. Спешившись, первым к нему подошел: – Помню, с тобой был у нас уговор? Цену кудесник назначь королю, С радостью выполню просьбу твою! Нелепый ответ повторить на словах Решится едва ль во хмелю и монах… – Ответь мне ведьма;к: ты и вправду не прочь Вести; к алтарю, как жену, мою дочь? – Я вижу горбун ты и впрямь без ума; Затмила рассудок тебе седина! – Толпа отшатнулась, прощая пажа, Спешившего где-то найти палача. – Если надумал смешить короля, То не ко времени шутка твоя! Милостью Божьей, пока до сих пор Едва ли я слышал бесстыднее вздор. Даже в преддверии Судного Дня Отребья не будет в родне у меня. Останешься платой доволен вполне – Послужишь потехе гостям при Дворе. Вниз головою висеть на столбе – Участь достойна подобным тебе... Видно, наскучило даже судьбе Плестись за тобою с сумой на горбе… Лишь усмехнулся на это ему Убогий, ворча неизвестно кому: - Только позволит судьба ли шуту Дважды служить одному королю? Помедлив немного, чуть слышно сказал: А ты ведь, правитель, меня не узнал!.. Пусть убелила меня седина, На треть я, пожалуй, моложе тебя… Давно ли ребенком с лютней на плече По замку здесь бегал в чудном колпаке? Не раз в окружении знатных гостей Гордился ты шуткой изящной моей. Тебя почитал я всегда за отца, И не было преданней рядом глупца, Готового рифмой и сталью ножа Колоть безрассудно любого врага, Пока, чтоб удачу свою испытать, Не сел ты с торговцем каким-то играть… Лишь ради забавы, не стоившей свеч, Ты продал меня, как никчемную вещь. И я, покидая родные края, Поклялся однажды вернуться сюда. Долгие годы бесправным рабом, Умытый дождями, согретый костром, Железом клейменный, разбитый плетьми, Уставший чураться своей наготы… Я видел народы, которых уж нет, И кличи наречий грядущих побед Пугали меня среди диких земель, Лежащих вдали от торговых путей. Где смрад преисподней из штолен валит И плоть до кости; обжигает пирит… Как крот ковырял я земное нутро И многие тайны открыло оно. - Тебе, власть имущему, знать не дано, Что вера моя не от века сего: Там дремлют металлы на дне рудников И пачкает ноги Сурьма Мудрецов – Дороже сокровищ, что море хранит; Хоть и вульгарен, сей камень на вид… Где кобольды прячут его без труда И редкие души пускают туда. Сумерки вдруг опустились вокруг, Будто бы взор потревожил недуг. Холодно стало и в небе пустом Солнце черным закрыто серпом. Знаменьем правитель застигнут врасплох. В жилах остыла от ужаса кровь, Когда вой зверья и людских голосов Слились воедино в отчаянный рев, Наверно, услышанный даже в Аду, Где грешники в муках клянут Сатану… И громче Иерихонской трубы В смятении к небу взывали они!.. Ничто образумить людей не могло – Так было отчаянье их велико… В час, когда свет обратился во тьму, Не было дела, увы, никому, Как нищий достал из котомки свирель… И древние руны читались на ней. Семь маленьких дырочек, ивовый прут, Да быстрые пальцы морщинистых рук… Лишь заиграла в ладонях она, Как стала смиренней ягненка толпа. Словно у всех, кто молил небеса, По прихоти свыше, сомкнули уста. И даже, кто глоткой решать все привык, До боли и те прикусили язык. Невидимой силой сажала на цепь Богатых и бедных, детей и калек. Тянула всех скопищем, как бечевой, Туда, где горбун забавлялся игрой. И сбросить с себя колдовское ярмо По воле своей не пытался никто. Казалось, они и за тридевять миль Ползти на коленях готовы за ним. Словно очнувшись, умолкла свирель. Калека устало смотрел на людей, Лишь указав им движеньем одним, Того, кто в короне стоял перед ним. Отчаявшись каплю рассудка сберечь, Из ножен пытался тот вытащить меч. Все ближе, скуля, подбиралась толпа И скалила зубы, присев для прыжка. С воплем набросилась, сбив его с ног: - Горе виновнику наших невзгод! И тысячи пальцев тотчас королю Порвали кольчугу на шее ему. И сотни ладоней легли тяжело, Сомкнувшись до хруста на горле его. Покинула небо зловещая тень. Снова стал ясным и солнечным день. Люди молчали, почти не дыша, Не смея поднять друг на друга глаза. Кровь утирали украдкою с губ, Не веря деянию собственных рук. Пятились прочь, озираясь кругом; Каждый себя осеняя крестом. Вдруг побежал кто-то вслед за другим… Ринулись тут остальные за ним, Проклятый город покинуть спеша, Бросив под небом лежать мертвеца… С тех самых пор, пожалуй, лет сто Здесь долго еще не селился никто. Нищий над телом, склонившись, стоял. Безделицу рядом в пыли подобрал. Подальше ее зашвырнул от себя И зашагал, неизвестно куда... Звеня; по булыжникам, мимо ворот Катилась корона среди нечистот… Ее много позже детишки нашли Случайно у самой крысиной норы, Играя в руинах у каменных стен, Даже по сказкам знакомым не всем. XII Моей королеве давно пора спать – На; ночь всех сказок не; пересказать… Не стоит пугаться крысиной возни Тому, у кого на гербе есть они… Февраль, 2017 г Прим. автора 1 – «Дегтем измазаны сотни ворот» – имеется в виду способ обозначения в средние века – рисовать крест дегтем на стенах зараженных домов или на воротах подворий при поветриях (быстро распространяющихся эпидемиях). 2 – «Копоть на крышах чернее свинца» – здесь речь не о свинце, как металле, а о черных рудах. Издревле, галенит, наряду с молибденитом, пирротином, графитом и антимонитом объединялись общим термином Galena – освинцованной (свинецсодержащей) руды или земли, даже если и не содержали в себе свинца. 3 – «…кабальную тайнопись…» – здесь речь идет о т.н. герметической (фонетической) кабале. Обычно ее путают с Каббалой (Kabbale) — методом аллегорического толкования у иудеев. Поясним на следующем примере. До сих пор во Франции можно увидеть необычные трактирные вывески на железных шестах, оттеняющих своеобразие творений французского средневековья, на которых мы увидим лишь букву «О» с перечёркнутым «К». Но простолюдин XIV в. понимал всё как надо и без колебаний входил в это заведение. Игра слов: выражение «au grand cabaret» звучит как «О большое и К с чертой». (Пример взят из риторики Fulcanelli. Les Demeures Philosophale: «Философские обители и связь герметической символики с сакральным искусством и эзотерикой Великого Делания». / Фулканелли; пер. с фр. В. Каспаров. – М.: Энигма, 2003. – 624 с. (Алый Лев). 4 – Морфей – бог сновидений в греческой мифологии. 5 – «Пусть медной монетой скорей небеса решают, кому разбудить короля!» – мелкая монета всегда являлась общепризнанным инструментом, с помощью которого можно бросать жребий, делать выбор между двумя равноправными возможностями. Например, устанавливать очередность «кому (суждено) разбудить короля!» 6 – Северный Гвоздь – Полярная Звезда (никогда не меняет своего положения на небе – отсюда и такое название у разных народов). Яркая неподвижная точка в центре Северного звездного полушария (Малая Медведица). 7 – Пирит – Серный или железный колчедан. Если сильно сжать его, обжигает ладони, отчего и получил свое название от греческого pyros (огонь). 8 – «И пачкает ноги сурьма Мудрецов» – некий минерал или «сурьма Мудрецов», который алхимик якобы дол-жен выбрать для начала Работы, чтобы впоследствии получить т.н. «Философский Камень». По легендам од-ним из его признаков является способность пачкать тело и одежду. 9 – Кобольды – духи, населяющие шахты и штольни. Древние рудокопы считали, что подземные кобольды приносят несчастье, могут вызвать порчу руды и появление в ней нежелательных примесей.