"Пропал, низвергнут, царь Пальмиры..."

Пропал, низвергнут, царь Пальмиры! - достопочтенный Оденат и с готом под небесной лирой сарматский мечется солдат В краю родном ему когда-то он обнажил свой острый меч и взгляд померкший Одената теперь далёк от гордых плеч Лишь взор последний, гегемона под сенью дивных колесниц и шум небесного гомона скатился по ступеням ниц - Ниспал оазис разоренный под распаленный небосвод - лежит песками опустенный забыв истоки чистых вод Увы, увы, - сирийской доле, - под римских легионов стать и натиском арабской воли ей из забвенья не восстать Где жизнь кипела и восторги - снуют пожары, глад и мор... повсюду сны порочных оргий вот, твой удел теперь, - Тадмор...! Твои роскошные чертоги в пустынный обратились прах ведь гнев свой обратили Боги на ту, что нежилась в дарах... Тебя пронзил клинок из стали дамасский обагрив узор и мёртвые в те дни восстали чтобы увидеть твой позор Но перед казнью всех народов под львинный рык её и пасть пальмирский царь славянских родов восстанет, чтобы вновь упасть... ××××××××××××××××××××××××××××××× Послесловие. «НА АПОСТАСИЮ» (Иоанн Геометр, Византия, 935-1000гг) Потоки крови, небо, вмиг на нас обрушь, А ты, о воздух, облачись в кромешный мрак, Земля, разверзнись, подо мною расступись, Рви на себе деревья, словно волосы, И покрывалом лик себе закрой — Пусть зелень почернеет вся от слез твоих! Залит Восток весь нынче кровью родственной, Что было некогда единым — делит меч. О, горе! Рубит он и семьи, и людей: Отец убить взалкал своих родных детей: И руки отчей кровью обагряет сын, И в ярости направил острый нож Брат в сердце брата. О, великая печаль! В ужасных корчах вся земля колеблется: Дрожит она внутри — снаружи молнии Испепеляют самый пепел пламенем. Срывают города зубцы со стен своих И наземь их бросают с плачем горестным - Так волосы себе рвут девы в трауре. Арабам радость — города ромейские Им подать шлют, они ж за кровь невинную Подарков ждут, над нами измываются! Вот сколь несчастий претерпел один Восток - А кто опишет бедствия на Западе? Там скифов орды рыщут вдоль и поперек, Вольготно им, как будто на своей земле. Иссяк источник силы, чести, мужества, Под корень срублено то древо, что железную Давало поросль; и младенцев поколение Уже рассечено — иные с матерью, Других же враг похитил стрел насилием. Повергнуты во прах большие города; Где люди жили, там сейчас коней пасут. О, как мне не заплакать, поглядев вокруг! Горят поля, деревни гибнут в пламени, Но что с тобой, Византий, город царственный? Что за судьба тебя гнетет? Скажи мне, Град: Ты бедами всех превзошел, как раньше всех Превосходил благополучьем — каждый день Не ты ль трясешься, рушишь стены, весь дрожишь? Из тех, кого ты вырастил своим теплом, Одни уж пали в битвах, посеченные Мечами собственных родных. О, море бед! Другие ж бросили прекрасные дворцы, Бегут в ущелья, на пустынных островах Нашли пристанище, от страха чуть дыша. И даже претерпев все это (Судия! Твоим веленьем!), ни один Не растопил, на сердце Черствый камень, брата не обнял, Не уронил слезу - залог спасения! И даже солнце погрузилось в черный мрак, Луна поблекла в пелене затмения, И новая зловеще вдруг звезда зажглась, Неслыханное чудо — а моим грехам Все нет конца, предела нет беспечности. О, Боже-слово, милость мне свою яви! Твое всесильно око: прекрати резню, Раздоры, битвы, мятежи и приступы, Погони, бегства, грабежи, и суд, и месть. Я знаю, пожалел ты и Ниневию, Помиловал народ, погрязший во грехе. Се стадо, что своей ты кровью выкупил. «И я — загон твой, Иисусе!» — вопиет Византий, чтоб о нем ты не забыл Среди пучины бед — доколь еще страдать?