"Тропиною длинной, извилистой..."

Тропиною длинной, извилистой, На склоне томного дня, Больная шагала девица, Всё на свете кляня. Держала она гордо голову, Словно королева Земли, Да покрыта была ожогами И руки в застывшей крови. "Увековечена, да не сломлена!" - Утверждал голубой небосвод, Омывали реки ей раны, А смеялся простой народ. Она не замечала насмешек, И уже не помнила кто Сапогом бил в грудь её И в клочья порвал пальто. Не помнились ей тех лица, Кто бил, кто за плечи держал, Кто волосы вырывал заживо, Да кто зубы ей выбивал. Об этом и думать не стоит, Ведь столько персон не счесть, Просто знай, было их много, И они позабыли честь. Тропиною длинной, извилистой, Ногами плетя неспеша, Шагала больная девица, Человечья шагала душа... Навстречу, тропой параллельною, Словно полёт мотылька, Скакала цветущая девочка, Добра и счастья полна. Повидала больную девицу, В ужасе смедлила шаг, Руками лицо закрыла, Да почуяла: "Друг, а не враг". И бросилась она к девице, Едва заставив себя, С слезами она вопрошала: "Родная, кто так тебя?". Долго душа молчала, А, впрочем, горше не будет, Тихо она отвечала: "Это сделали люди. Ты только путь начинаешь, Не познала рок, ещё, судеб, Красоту мою опорочили Несчастные добрые люди. Я слышала речи красные От сладкой улыбки убийц, Что спину ножом мне резали, Не имея злости границ. Я рыдала, они ликовали, Толпа кричала: "Бей её! Бей!" И лишь старик отозвался: "Довольно! Места уж нету на ней!". Они глянули, да перестали. Что толку носиться с убитой? Плюнули и пошли дальше, Без искры в глазах повинной. Я поднялась, отряхнулась, Да поковыляла с повинностью, Что уже тут поделаешь? Не одарил Господь меня милостью". Замолчала душа виновато, Спрятала взгляд под шалью, Приятельница окаменела И спросила с горькой печалью: "Пройдя миллион угнетений, И выжив совсем едва, Ты подобна Земной королеве, Что безумно собою горда. Случись бы со мной такое, Я бы ниже травы легла, От чего же ты торжествуешь? Чем столь сильно горда?" Растянув разбитые губы, В насмешке своей грозовой: "Я угнетена, как рабыня, А умру с ввысь головой". Поплелась костлявая дальше, Ногой об валуны спотыкаясь, Поплелась она далее важно, На целый мир чертыхаясь. И с болью она понимала, Что нет страшнее порока, Не хотелось ей воспевать Милосердного доброго Бога. Она падала и поднималась, Да жеманно себя держала, Ведь вот-вот и она погибает. Коль увидишь ты личность важную, "Бессердечной" её разум осудит, Знай, ведь душу её наивную Искалечили добрые люди.