Сказка про волка

Про волка Сия история в ту пору приключилась, когда прогресс с людьми был незнаком, и человеку тяжко приходилось без многих благ, но он не знал о том. Жил человек без пороха и газа, без электричества, бензина и авто; супругу выбирал не больше раза, но эта сказка вовсе не про то. * В каком-то царстве, верно в тридесятом, жил царь с царицей (тут уж не без них), их сын Царевич, кстати неженатый, хотя в округе первый был жених. Был он лицом красив и телом строен, умом блистал, был храбр и справедлив; любой красавицы на свете был достоин, но в деле этом очень был строптив. Он не боялся никакой работы: любил рыбачить, строить, лес валить, траву косить, пахать и без охоты, воистину, и дня не мог прожить. * Однажды летом, вроде бы без толка, прочёсывая ширь густых полей, псов свора загнала в засаду волка. Матёрый зверь завидный был трофей. За ним давно особо шла охота; был волк грозой окрестных деревень, капканы обходил, как будто кто-то его предупреждал, был точно тень. Доволен господин, ликует свита, вздохнут теперь свободно пастухи; зверь пойман, быть теперь ему убитым, скорняк отпустит монстру все грехи. И вот лежит зверюга, он привязан дублёными ремнями к двум жердям. Своею жизнью хочет быть обязан он проведенью и гнилым ремням. Но кожей крепкою свободу привязали, и под ремнями проступает кровь, но волку этим ничего не доказали, на прочность кожу проверяет вновь и вновь. И выложившись, словно на помосте, матёрый, обессиливши, затих; и ноет сердце, и ломает кости, сил нет, а он рассчитывал на них. Страшнее смерти - выглядеть убогим; клыки сцепил, аж тесно языку: "Не мой день. Нынче повезло двуногим. Носить им шапки на моём меху." Обида в глотке кочергой согнулась, на мокром месте серого глаза, предательски, невольно навернулась у хищника огромная слеза. Царевич, увидав картину эту, был ею несказанно поражён; псарям и свите выдав по монете, ремни разрезал собственным ножом. Зверь в лес ушёл, вновь дышит он свободой; ничто Царевич не искал взамен; и, окунувшись в светские заботы, забыл про случай средь дворцовых стен. * Проходят дни. Зима вовсю лютует. Река во льду, закованная спит. Живое всё мороз хлыстом бичует, и под ногой устало снег скрипит. Зимой Царевич на охоте снова. Верхом. Как ветер быстрый, не догнать. Пусть грозен лес, природа пусть сурова, найдёт, кого в дубраве пострелять. И сердце от азарта замирает, и проскакать сто вёрст ему не лень. Чу! Видит он добычу, вот гуляет меж сосен статью гордою олень. Царевич спешился. Таясь, в кусты прокрался, перчатки снял, дыханье затая... Он в меткости своей не сомневался, и убедятся лишний раз друзья. Друзья Царевича отстали безнадёжно. В хрустальной тишине ни звука нет. Стрелу Царевич тянет осторожно, вставляет нежно в мощный арбалет. Рогатому красавцу подсказала природа про опасность, что в кустах. И этим человеку доказала - не он хозяин в девственных лесах. Олень рванулся с места, мчится в чащу, охотник - на коня, стрелой за ним; олень летит быстрее, дальше, дальше, и конь охотника ничуть неутомим. Но зря доволен был охотник, рано. Он бросил свиту и забыл про тыл; Царевич оказался на поляне, а гордого оленя след простыл. Вот ежели б дух первенства не мучил и трезво контролировал азарт, не заблудился бы в лесу дремучем, сейчас бы знал, как выбраться назад. Озябли быстро руки, стынут ноги, в тепле домашнем понимать стал толк. И вдруг, как приведенье на дороге, Царевичу явился серый волк. Ретивый конь ждёт шпоры под бока: чего? Не спит ли там его ведомый? Герой-охотник не спешит пока, он вспомнил - волчий взгляд ему знакомый. Хотя, взор изменился, стал другой, теперь бирюк хозяин положения; скорее вид был строг, нежели злой, - он против человечьего вторжения. Лоснится шерсть и в холке он высок, давно на лапах зализал он шрамы, но свой бессилья слёзный ручеёк он помнил до сих пор, как запах мамы. И волк повёл заснеженной тропой охотника и вывел к той опушке, откуда знал Царевич путь домой, вдали мерцали деревень избушки. Волк посмотрел Царевичу в глаза, как будто произнёс "с тобой в расчёте". Теперь же у охотника слеза показывает место для пощёчин. Потом Царевич долго размышлял - на много ль человек умнее зверя? Охотой больше он не промышлял, огромной не была сия потеря. * Прошли года. Царевич стал царём, не сыщешь справедливее на свете; к тому же перестал быть бобылём, в его хоромах веселятся дети. Наследников старался воспитать в той ноте, коей сам теперь он верил: учил детей природу почитать и с уваженьем относиться к зверю. * С меня таланта, как рассказчика не будет. У нас случилось испокон веков: послушать дурака рассказы любят, судить никто не станет дураков. _ _ _