Евгений Онегин - 2. Опыт поэтической парафразы ( 2 ).

ГЛАВА ВТОРАЯ 1 Сей городишко неказистый, имён..., излишеств... не знавал. Лишь дядя ( родственник столь истый ), здесь, ненароком, пребывал, Евгения позвав, вдруг, спешно ( Но вышло, правда, безутешно! ) в свою обитель – Сказку-Дом, по виду – Храм, с большим крыльцом, да над рекой..., в причудах местных: Ведь по утрам кричал петух и, знать, его природный дух, гнал до красавиц, столь прелестных, к ночным блужданиям, меж полей, вдыхая запах шалашей... 2 Вот дядя – скучное создание ( Не оттого ль хапугой слыл? )...- отгрохав для себя, аж здание, что всех с Рублёвки бы затмил! И внутрь войдя, Евгений ахнул ( «А ведь, Бомонд, со зла б зачахнул!» ), когда лишь холл, как интерьер - огромен был..., но без химер! А дядя «кинул» всё, с годами, здоровье растеряв, средь «дел», где склоки..., драки..., «беспредел»..., налоги..., споры ( Да с Судами! )... и удалился на покой, где, в общем-то, и наш Герой. 3 Онегин, в доме поселившись, не сильно напрягал свой дух, а иногда ( вина напившись... ), стрелял из пистолета в мух... иль шастал всюду, хмуря брови, ища, как будто, чьей-то крови, встречая, часто, скорбный кров, из паутины и клопов! Но жмых нашёл, бутылку водки, журналов кипу, старый плед и, без колёс, велосипед, часы, да женские колготки... и сих предметов антураж, лишь дяди подтверждал типаж! 4 Но коли ты – Хозяин дела, то, во дерзаниях, твори! И здесь, Евгений, начал смело, как в той считалке: раз, два, три..., но знал законы – на бумаге, как учат в ПТУ-шараге, а коль по факту: кое-как, то слух пронёсся...- он – дурак! Ведь изменял, без сходки, цену, а рассчитать простой налог, без помощи, совсем не мог, чрез гонор знаний, гнавших пену, где практика являла сбой, а в ней «сдувался» и Герой! 5 Сперва его терпели, вроде..., момент учтя: Богат он был. Но, иногда ( не при народе ), в виске, народный перст, крутил... Или расходятся с дороги, едва его заслышав ноги, а за глаза, разинув рот, хохочут...: «Идиот идёт!», минуя речь его - «не к теме», что вечно портит разговор, где он всё рвётся на простор, ко фраз абстракции дилемме... И вывод сделал местный Свет, что в голове его - «привет»! 6 Но вскорости, другой приезжий, сей городишко посетил... «Чудило явный, как и прежний...» - народный Гений окрестил. И повод в том – похожи были. «Учёный вроде...» - слухи плыли...- «А как иначе из столиц? Из Лондонов, Парижей, Ницц!?» Владимир Ленский: образован, и опыт ( Аж в глазах! ), но книг, из коих – он всю жизнь постиг..., а с виду – строг, цивилизован, да не с испорченной душой, что отдавала добротой... 7 Наивностью, он весь искрился..., а встретив, как-то, воспылал, но здесь, Онегин, удивился: «Не знаешь, парень, Света жал!» Однако, Ленский, чтил затмение..., где, средь надежд, нелепо зрение, и столь абсурдна благодать... И, уж за это ль, не послать? Ведь простотою заполняя, свою волнительную речь, себя бы, Ленский, смог сберечь, в другую жизнь, вдруг, проникая, с вопросами: «... что ...? … для чего ...?» И доброта б нашла его? 8 Романов полн и верил свято, что скоро уж, он встретит ту, с которой вместе, непредвзято, найдут своей мечты звезду..., столь веря в жизнь, что без презрения, где правда – сутью изъявления... и, средь примеров, жизнь Элит, что всех, во Правде, защитит, на Родине... и за границей...: «Ведь Государство – Идеал! Так Гоббс, в Учении, утверждал...», и он, с подобной небылицей ( Коль благи мысли, у детей! ), всё рассуждал, средь пошлых дней... 9 Неправду, ложь, да с клеветою, нутром своим не принимал, а уж от ханжества, порою, в расстройстве полном, убегал, стремясь к изяществу Поэтов, где Шиллер с Гёте, средь Эстетов, в авторитете ( Спору нет! ), и вторить им – его обет, чтоб получать на жизнь ответы... и чувствовать полёт души, где Равенство Свобод верши и Братства почитай заветы! И был порыв сей дерзок, смел ( Ведь Ленский – их баллады пел... )! 10 И негой истой раскрывалась, его наивная душа, где, простодушием, отражалась, любовь большого малыша, по книгам знавшей лишь разлуку... А жизни, отстраняя муку, сознание ведало ль печаль, сестёр её..., кто скорбь..., вуаль...? Но романтическая проза, абсурдом заполняя день, едва ли вызывала лень, цветя во чтении, как роза..., а с нею цвёл и наш Поэт, в неполных восемнадцать лет... 11 Как и Онегин, Ленский лишним, себя почувствовать уж смог, хотя б, средь свадеб, с пиром пышным, на фоне речи, чужд где слог, при ограниченности взглядов..., да через странный ряд обрядов, что впору было вопросить: «Ну как, такие, могут жить?» И женский фактор, как проблема, ведь Ленский – холост... и открыт, а казус сей – им кровь бурлит, к тому же – млад, чтоб «висла тема», и здесь – не спрятаться ему, ведь связь полов — итог всему! 12 А этому напору – бездна, по рангу коли, уж жених, и отступать, здесь, бесполезно, хоть он пытался..., но, от них, не поубавилось попыток... и ряду сексуальных пыток, всё ж, уступил...- так страсти жгли ( Ведь девок – своры стерегли!!! )... А он, занявший оборону, лишь позволял себе, порой, позывы шалости младой ( И королю, свою корону, в момент интимный, должно снять... )... Так в чём, Володю, обвинять? 13 И Ленский, пол державший женский, с подобострастием...- в стороне, сей город, полудеревенский, к чертям послал, в кошмарном сне! Но был, подспорьем, лишь Онегин ( А то – не местный МЭР, Телегин... ) и Ленский, дружбу с ним свести, хотел... И их сошлись пути! Но как различны были силы! Хоть молодость брала свое..., где шик решал, столичный, всё, ведь им – Прованс Руси – дебилы! И встреча – душ нашла Союз, коль жизнь вокруг, что свинства блюз! 14 Увы, и в дружбе есть порочность, когда враждебность — налицо... А уж какая, к чёрту, прочность, коль друг смеётся, да в лицо, едва в беде ты оказался...? А по нему – так ты зазнался! И, с тем, достойно получай! А с ним, беда, ты выручай! Но знал Евгений, сих природу, да и Бомонд, всё ж, подучил ( поскольку из таких и был... ), и он, по племени, по роду, друзей имел от жажды грёз, но их не чтил, порой, всерьёз... 15 И Ленского, он принял с тактом, как дозволяет Этикет..., и монолога, долгим актом, тот начал серию бесед..., Онегин где внимал, учтиво, а Ленский, вовсе не игриво, всё продолжал, чеканя слог, что удержать – никто б не смог! И где, Онегин, слушал... в меру, всё думая ( «Ведь он – дитя..., кто в правду верит..., не шутя...» ) и, молча, всё курил... к примеру..., но юность, с глупостью мозгов, поддерживал в мечтах, меж слов... 16 Беседы оны продолжались... и формой был, нередко, спор, и монологи ускорялись и обострялся разговор, где оба знали то, иль это, а темы стлались, без ответа, где ночь и день, и жизнь и смерть, ввергали мысли в круговерть... И где, Владимир, с интересом, Поэмы Севера читал..., а их, Онегин, не знавал, но наслаждался сим процессом... и взор его, совсем не лгал, а соучастием обдавал... 17 Но страсть в беседе, как ненастье, иль камень словно, на пути, и это было, как несчастье..., но ведь, от темы, не уйти... и, здесь, Онегин, колебался, но в споре с Ленским, вдруг, сорвался, начавши пошлый разговор, скатившийся в вульгарный вздор, о чувствах, что уходят разом, да чрез измены, от обид... и что такое слово стыд, при развращённости с экстазом..., ну, и о скотстве половом... и Грантах, за него, потом! 18 Когда-нибудь и мы, в усмешке ( а время изменяет взгляд ), лишь вспомним о любовной спешке..., а грешной же любви, обряд, теперь достанется потомкам..., где страсти, снова, к Светкам, Томкам..., да чрез страдания, без границ, где ложь, угрозы с порчей лиц..., разводы, дети, алименты..., короче: проза-чистоган! А кто-то – и в висок наган ( ловя душевные моменты... ) приставит ( ясно для чего... ), ведь жизнь «достала», всё ж, его! 19 ( «Едва ли юность так наивна...? Его ж заносит через край! Ну, ладно, Лирика интимна, пусть друг, но всё же – раздолбай - Князь Мышкин – Идиот!» ). Но Ленский, всё распалялся. Образ женский, он в обожании обнажал, струясь в стихах..., где стиль ласкал... ( «Достала» уж его истома, что в негу обращает слог.... Пора закончить монолог!» ) - «Владимир, хочешь рюмку рома? Оставим опыт – то – разврат..., а юность – в нём – рабою..., брат!» 20 Но пыл Поэта крыл, как новью, не ведая, знать, чувств границ, средь клятв ( что книжные ), да с кровью, а значимо – с падением ниц, где восхищения от взгляда ( но то – банальная услада ), и фраз нескромных круговерть ( А для младых стихов – то – смерть! ), рвались чрез рифмы что, разливом, где глупой лирики молва, печалью стлалась и весьма, средь истых слов, речитативом..., где он – столь не испорчен был... Но как Бомонд, о нём, забыл? 21 Итак, настал момент чудесный, а мы же – близ любви черты, где Ольга – самородок местный, для Ленского, вполне, мечты, явлением будто бы природы, когда младые, благи годы..., где встреча с Ней, и где Она - Любви расцветшая весна..., где снова встречи..., расставания..., и где народная гульба бубнит о свадьбе: « … то – судьба...», но оба где, в плену молчания... и где ей лет – всего чуть-чуть, но зрелость где, вершит свой путь! 22 Поэт, от Лирики да к Прозе, свой взор с желанием обратил с вопросом, в столь в нелепой позе: «Я прежде жил или не жил?»... И отмахнувшись от былого, как будто начал видеть, снова, ведь чувство явью, вдруг, взошло и одиночество влекло..., приобретая уж значение - в сопоставлении двух начал - душа рвалась где..., ум молчал, чрез жизни переосмысление..., в кой, может, чрез десяток лет, и Ленский бы нашёл ответ! 23 Но Ольга привлекала парня..., по крайней мере – красотой! И он пылал к ней, как пекарня, и мысли, томной пеленой, летели, что Амура стрелы... Но, видно, не точны прицелы... Иль столь неопытна рука... и злость срывалась с языка... А Ольга, это понимая, походкой и движением рук, всё возбуждала сердца стук, его желания распаляя... Но Деву «кинем», до поры, ведь старшей очередь, сестры... 24 Итак, Татьяна...- Имя ново, бишь – для романа, лишь сейчас, но непременно будет снова... А я продолжу..., без прикрас, об именах, которых много, и мы их обсуждая, строго, порой смеёмся иль грустим, а иногда благодарим... А некие, аж утверждают, что имя связано с судьбой, но...- если тяжбы с головой, и мысли глупые всплывают..., ведь выбор имени – кураж, родни где боле, эпатаж! 25 Так что же старшая, Татьяна? И чем занятна, всё ж, она? А между нами..., без обмана, ведь красотой обделена..., где бледность кожи и повадки ( среди движений, кои шатки ), боязнью как бы – от всего, но непонятно, отчего... И нежной, столь чураясь, ласки, боится будто, как огня ( В стеснениях себя ль виня, что покраснеет от огласки? )... И в одиночестве... грустит..., всё дома..., у окна сидит... 26 Раздумья – то – её природа, коль, в них, всегда погружена, а осуждений же народа, на этот счёт, не чтит она... И не способна жить, в работе, а уж тем паче, чтобы в поте, и что бы не взялась вершить, всё – в недоделках будет слыть... Но, видно здесь, увы, влияние, чрез мамы дух, давало сбой, ведь часто – в проигрыше бой, за кой, Герою, наказание, а ей же – дочь, кто так верна, но чересчур уж холодна... 27 И сёстры с детства отличались, как будто род их был иной, где Ольге, игры, жизнью стлались, а вот Татьяне – мукой злой... Где сны..., истории и сказки..., вносили, в них, иные краски, где для одной – проказы, смех! А для другой – и мглу..., и грех... И в куклы Таня не играла ( в отличии от грёз сестры ), кто вечно жёг, из них, костры, а старшая гася, скучала..., и ей, усладой, был покой, что дополнял себя тоской... 28 Влекома негой созерцания, где, счастьем встречи, был рассвет и неба далей содержания, и звёзд уход, и бледный свет..., и день ушедший, что наступит, едва в права он, утром, вступит, и жизнью понесётся вдаль..., а для неё, опять, печаль..., зима и стужа где, подруги, протягивали руки к ней, а светом лунным был елей, во мглу ведущий, чрез испуги, где лампы блёклой лишь, накал, привычным бликом освещал... 29 И с младости, любви романы, как Елисейские Поля, с собою звали в грусти раны..., но их лечили Франс..., Золя... А у отца – иные мнения, коль не был он силён, до чтения. и книга – друг, среди друзей, подарком не являлась к ней... И снова тишь... И вечереет... И пред Татьяной, вновь, роман, в котором рок, любовь, обман..., но и тепло..., ведь книга греет... А мама – папина жена, была в Флобера влюблена... 30 Флобер – любви её причина, в восторгах: «Чёрт его дери!», ведь как-никак, он – лишь мужчина, но понял душу Бовари!? А с ней, на даче, «квася» вина, им восхищалась стерва Нина, ну, и конечно, дамы-вамп пропели модный дифирамб... Но, прозой книжных кавалеров, Принц на коне, что грёз полёт..., а муж реальный – анекдот, кручиной ей, средь тьмы примеров, где ждать любви, что чуда ждать, ведь годы-птицы, чтоб терять... 31 Из женихов, не самый чудный...: «Но где же лучший? Ты найди! А коль не он... Кто? - Гей приблудный, прибьётся псом что?! Вот и жди!», и сей жених, кто муж уж, ныне, амбиций не имел в гордыне, покинув шумный лик столиц, ведь Слон, совсем, не любит Львиц! Ну, а жена, в сей городишко ( где мужа родина была ), приехала... и стала зла, и умничала..., до излишка! И вмиг: «Развод!», но муж..., жильё..., а то, для женщин, уж своё! 32 И худо-бедно устоялась, что называется семья... Да и любовь, вдруг, состоялась ( О том болтали кумовья... ), но спесь жены, едва ль природа, в претензиях любого рода, чрез гонор, что поверг любовь ( Явив, как «голубую кровь»! )..., кто чувствуя себя хозяйкой ( а власть любая – негатив... ), гоняла всех, чрез чувств порыв, их называя сброда шайкой. И мужа не брала в расчёт, коль с ним жила – и то почёт! 33 И очень часто, аж орала, ведь муж был чужд ей, вот и злость, а в спальню двери запирала, поскольку он: «Как в горле кость!», и с тем, слыла уж недотрогой а, к недостойным, слишком строгой, спесь предъявляя...- ну и ну..., где the лишь ист, да жизнь, в Клину! Но модой не пренебрегала, к которой вечен был запрос... А сколько тряпок...- Не вопрос! И пусть – без меры...- Всё ей мало, ведь шмоток не ценила шик, в наборе их, что был велик! 34 Однако, муж, её любивший, ведь человек был не плохой, провинциал пусть, жизнь «сгубивший», как думала она, порой... И полетели годы быта..., семья была где, не забыта, вниманием гостей, родни, кто посещали, в блага дни... И праздники и даты, просто, в кругу семейном отмечать, и балагурить и скучать, и подниматься всем, для тоста..., и всех до двери провожать, устав к ночи, ложиться спать... 35 Хоть вносит шум и гам столица, в провинциальный колорит, но жизнь спокойней, здесь, струится, да и народ – иной быт чтит... А бытие, увы, довлеет, и от него – сознание зреет, приобретая свой окрас, чрез точки зрения, подчас... Так и обычай, средь привычек, над разумом имея власть, нам не даёт, совсем, пропасть, от жизненных спасая стычек..., так и на них, сей быт, влиял, двоих – в одно объединял... 36 И год за годом шло их время..., но умирает, всуе, муж... и, здесь, жена, уж ценит бремя, слезами невозвратных луж..., а с ней и дети, и соседи его оплакали... Из снеди родни, поминок, собран стол... А он – в небытие ушёл... и похоронен... Быстротечно мелькают даты... Но слова, что над могилою, едва, гласят, в надгробье, столь сердечно: «Д. Ларин...- папа... и супруг... Ты нас оставил... в скорби..., вдруг...» 37 Владимир Ленский, в грусти чувства, по кладбищу – в раздумьях шёл... и средь могил, как тщет искусства, случайно, на одну набрёл..., фамилию увидев..., образ..., и Ольги, вдруг, возник прообраз, застлав сознание...: «Русь! Судьба! Как вечная, в кругах, ходьба! А он мог стать мне тестем, вскоре! Но не бессмертны, всё же, мы! И годы – не берут взаймы, ведь жизни – не безбрежно море! А он – Отец, Любви Большой!», и Ленский дань послал, строфой... 38 И вспомнил мать..., отца..., и скупо, скатилась по щеке слеза...: «Ведь их уж нет! Печально..., глупо...», и содрогнулись, вмиг, глаза..., через рыдания, со стоном... А мы, каким живём законом, что свыше, кем-то, нам вручён? И для чего, вообще, живём? - Как Рока – мелкие явления... Когда и мысли загрустят...: Ведь нас, со временем, сместят другие, всуе, поколения... и канут в вечность, без имён..., лишь чередуя плоти стон... 39 И наполняют жизнь мне, грёзы..., зовя, в прострации, к мечтам..., где, в тщетности, ничтожность прозы, я отношу к своим делам..., среди надежд былых, в вуали, и лет ушедших ( как печали ), что, уж в тревогах, не снуют..., а я теряюсь, меж их пут... Но слыть, во времени, молвою, небрежным жестом от похвал, я б с удовольствием желал, судьбе – в отместку... и не скрою! И память чья-то, пусть с тоской, в себе оставит образ мой... 40 И кто-нибудь, с молвою тою, услышит, строф журчания, звук... Иль бросит чтиво...- Знать, не стою, я времени потери мук! А коль понравлюсь..., то – Поэтом, объятым лучезарным светом, я назван буду, на года... А нет...- уйду...- И не беда! И пусть, Читатель, незнакомый, прочтёт, небрежно, сей посыл..., кой, всё же, для него творил, чтоб он, Стихами, стал ведомый, ведь в благодатную молву, впускаю Опуса Главу!