Лирические отступления Седьмой элегии

Пауки в окне. А у присяжных то же изумленье В глазах застыло — тридцать пятый год. Я их любила за единодушье, За полную готовность присудить Меня к чему угодно… В инфаркте выносили прокуроров, Десятки лет искали адвоката, Он где-то был, вот здесь, почти сейчас. И третье поколение конвойных Винтовку лихо ставило к ноге. Как хорошо теперь — защитник будет, И можно, значит, беззаботно спать. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Нет, умер он от старости, и это Был не он, а кто-то в маске… Скамейка подсудимых. . . . . . . . Была мне всем: больничной койкой И театральной ложей… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Но, может быть, о ней уже довольно. Я пропотелый ватник и калоши Высокие — ношу тридцатый год. И муху, что ползет по лбу, не сгонишь. …У кого-то рождались дети, кто-то получал высокие награды — кто-то умер, а я еще вдыхала дух махорки и крепкий душный запах сапог солдатских. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И страшный голос протокол читал, и всем казалось — это человек, а это черный рупор надрывался и повторял все те же тридцать фраз все тридцать лет. Все помнили все это наизусть, все с каждою сроднились запятою. Я защищаю Не голос, а молчание мое. . . . . . . . . . . . . . . . . . . И я не знаю — лето за окном, Иль моросит холодный серый дождик, Иль май идет и расцвела сирень, Та белая — что обо мне забыла, Как все и всё… . . . . . . . . . . . . А я сижу — опять слюну глотаю От голода. — А рупор говорит. Я узнаю, какой была я скверной В таком году, как после становилась Еще ужасней. . . . . . . . . . . Как в тридцать лет считалась стариком, а в тридцать пять обманами и лестью кого-то я в Москве уговорила прийти послушать мой унылый бред, как дочь вождя мои читала книги и как отец был горько поражен. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О сказочка про белого бычка! Мне кажется, что тот бычок обязан В моем гербе найти себе покой. А после выступают стукачи… Их было много, и они казались Всех благородней, сдержанней, скромнее. С каким достоинством, с каким уменьем И. . . . . .они себя держали.