Признание

И сеет перлы хладная роса. В аллее темной — слушай! — голоса: «Да, сударь мой: так дней недели семь Я погружен в беззвездной ночи темь! Вы правь!: мне едва осьмнадцать лет, И говорят — я недурной поэт. Но стыдно мне, с рожденья горбуну, Над ней вздыхать и плакать на луну… Нет, сударь мой: иных я мыслей полн…» Овеян сад плесканьем темных волн; Сухих акаций щелкают стручки. «Вот вам пример: на нос надев очки. Сжимаю жадно желтый фолиант. Строка несет и в берег бросит: Кант. Пусть я паук в пыли библиотек: Я просвещенный, книжный человек, Людей, как мух, в сплетенья слов ловлю: Встаю чуть свет: читаю, ем и сплю… Да, сударь мой: так дней недели семь Я погружен в беззвездной ночи темь. Я не монах: как шум пойдет с реки, Не раз — не раз, на нос надев очки И затая нескромную мечту, Младых Харит младую наготу, К окну припав, рассматриваю я, Рассеянно стаканом мух давя: Иль крадусь в сад к развесистой ольхе…» И крикнет гость, и подмигнет: «Хе-хе…» Молчит. И ночь. Шлют шелест тростники. Сухих акаций щелкают стручки. Огнистый след прочертит неба склон. Слетит алмаз в беззвездный бездны сон.