Венеция

1 В развалинах забытого дворца Водили нас две нищие старухи, И речи их лилися без конца. «Синьоры, словно дождь среди засухи, Нам дорог ваш визит; мы стары, глухи И не пленим вас нежностью лица, Но радуйтесь тому, что нас узнали: Ведь мы с сестрой последние Микьяли. 2 Вы слышите: Микьяли… Как звучит! Об нас не раз, конечно, вы читали, Поэт о наших предках говорит, Историк их занес в свои скрижали, И вы по всей Италии едва ли Найдете род, чтоб был так знаменит. Так не были богаты и могучи Ни Пезаро, ни Фоскари, ни Пучи… 3 Ну, а теперь наш древний блеск угас. И кто же разорил нас в пух? — Ребенок! Племянник Гаэтано был у нас, Он поручен нам был почти с пеленок; И вырос он красавцем: строен, тонок… Как было не прощать его проказ! А жить он начал уже слишком рано… Всему виной племянник Гаэтано. 4 Анконские поместья он спустил, Палаццо продал с статуями вместе, Картины пропил, вазы перебил, Брильянты взял, чтоб подарить невесте, А проиграл их шулерам в Триесте. А впрочем, он прекрасный малый был, Характера в нем только было мало… Мы плакали, когда его не стало. 5 Смотрите, вот висит его портрет С задумчивой, кудрявой головою: А вот над ним — тому уж много лет,- С букетами в руках и мы с сестрою. Тогда мы обе славились красою, Теперь, увы… давно пропал и след От прошлого… А думается: все же На нас теперь хоть несколько похоже. 6 А вот Франческо… С этим не шути, В его глазах не сыщешь состраданья: Он заседал в Совете десяти, Ловил, казнил, вымучивал признанья, За то и сам под старость, в наказанье, Он должен был тяжелый крест нести: Три сына было у него,- все трое Убиты в роковом Лепантском бое. 7 Вот в мантии старик, с лицом сухим: Антонио… Мы им гордиться можем: За доброту он всеми был любим, Сенатором был долго, после дожем, Но, ревностью, как демоном, тревожим, К жене своей он был неумолим! Вот и она, красавица Тереза: Портрет ее — работы Веронеза — 8 Так, кажется, и дышит с полотна… Она была из рода Морозини… Смотрите, что за плечи, как стройна, Улыбка ангела, глаза богини, И хоть молва нещадна,- как святыни, Терезы не касалася она. Ей о любви никто б не заикнулся, Но тут король, к несчастью, подвернулся. 9 Король тот Генрих Третий был. О нем В семействе нашем памятно преданье, Его портрет мы свято бережем. О Франции храня воспоминанье, Он в Кракове скучал как бы в изгнаньи И не хотел быть польским королем. По смерти брата, чуя трон побольше, Решился он в Париж бежать из Польши. 10 Дорогой к нам Господь его привел. Июльской ночью плыл он меж дворцами, Народ кричал из тысячи гондол, Сливался пушек гром с колоколами, Венеция блистала вся огнями. В палаццо Фоскарини он вошел… Все плакали: мужчины, дамы, дети… Великий государь был Генрих Третий! 11 Республика давала бал гостям… Король с Терезой встретился на бале. Что было дальше — неизвестно нам, Но только мужу что-то насказали, И он, Терезу утопив в канале, Венчался снова в церкви Фрари, там, Где памятник великого Кановы… Но старику был брак несчастлив новый». 12 И длился об Антонио рассказ, О бедствиях его второго брака… Но начало тянуть на воздух нас Из душных стен, из плесени и мрака… Старухи были нищие,- однако От денег отказались и не раз Нам на прощанье гордо повторяли: «Да, да,- ведь мы последние Микьяли!» 13 Я бросился в гондолу и велел Куда-нибудь подальше плыть. Смеркалось… Канал в лучах заката чуть блестел, Дул ветерок, и туча надвигалась. Навстречу к нам гондола приближалась, Под звук гитары звучный тенор пел, И громко раздавались над волнами Заветные слова: dimmi che m’ami. 14 Венеция! Кто счастлив и любим, Чья жизнь лучом сочувствия согрета, Тот, подойдя к развалинам твоим, В них не найдет желанного привета. Ты на призыв не дашь ему ответа, Ему покой твой слишком недвижим, Твой долгий сон без жалоб и без шума Его смутит, как тягостная дума. 15 Но кто устал, кто бурей жизни смят, Кому стремиться и спешить напрасно, Кого вопросы дня не шевелят, Чье сердце спит бессильно и безгласно, Кто в каждом дне грядущем видит ясно Один бесцельный повторений ряд,- Того с тобой обрадует свиданье… И ты пришла! И ты — воспоминанье!.. 16 Когда больная мысль начнет вникать В твою судьбу былую глубже, шире, Она не дожа будет представлять, Плывущего в короне и порфире, А пытки, казни, мост Dei Sospiri — Все, все, на чем страдания печать… Какие тайны горя и измены Хранят безмолвно мраморные стены!.. 17 Как был людьми глубоко оскорблен, Какую должен был понесть потерю, Кто написал, в темнице заключен Без окон и дверей, подобно зверю: «Спаси Господь от тех, кому я верю,- От тех, кому не верю, я спасен!» Он, может быть, великим был поэтом,- История твоя в двустишьи этом! 18 Страданья чашу выпивши до дна, Ты снова жить, страдать не захотела, В объятьях заколдованного сна, В минувшем блеске ты окаменела: Твой дож пропал, твой Марк давно без дела Твой лев не страшен, площадь не нужна, В твоих дворцах пустынных дышит тленье… Везде покой, могила, разрушенье… 19 Могила!.. да! но отчего ж порой Ты хороша, пленительна, могила? Зачем она увядшей красотой Забытых снов так много воскресила, Душе напомнив, что в ней прежде жило? Ужель обманчив так ее покой? Ужели сердцу суждено стремиться, Пока оно не перестанет биться?.. 20 Мы долго плыли… Вот зажглась звезда, Луна нас обдала потоком света; От прежней тучи нет теперь следа, Как ризой, небо звездами одето. «Джузеппе! Пеппо!» — прозвучало где-то.. Все замерло: и воздух и вода. Гондола наша двигалась без шума, Налево берег Лидо спал угрюмо. 21 О, никогда на родине моей В года любви и страстного волненья Не мучили души моей сильней Тоска по жизни, жажда увлеченья! Хотелося забыться на мгновенье, Стряхнуть былое, высказать скорей Кому-нибудь, что душу наполняло… Я был один, и все кругом молчало… 22 А издали, луной озарена, Венеция, средь темных вод белея, Вся в серебро и мрамор убрана, Являлась мне как сказочная фея. Спускалась ночь, теплом и счастьем вея; Едва катилась сонная волна, Дрожало сердце, тайной грустью сжато, И тенор пел вдали «О, sol beato»…