"Она уснула на плече моем..."

Она уснула на плече моем И, чуть вздыхая, как ребенок, дышит, И, вешним заколдованная сном, Ни чувств, ни слов моих уже не слышит... И среди этой лунной тишины, Где свет и мрак друг в друге растворяются, Какие снятся ей сегодня сны? Чему она так славно улыбается? А кто сейчас приходит к ней во сне? Я знаю. Ибо я умен и зорок! Улыбки эти безусловно - мне, Ведь я любим и непременно дорог! Сквозь молодость и зрелость столько лет Идем мы рядом, устали не зная, Встречая бури радостей и бед И в трудный час друг друга выручая. Но мудрая и добрая луна Вдруг рассмеялась: "Чур, не обижаться! Ты прав, конечно, но она - жена, Пусть милая, а все-таки жена, А им мужья, как правило не снятся! На свете часто все наоборот: Ты - муж прекрасный! Глупо сомневаться! Но вот скажи мне: ты запретный плод? Нет, я серьезно: ты запретный плод? Ах, нет? Тогда не стоит волноваться! Муж существует в доме для того, Чтобы нести обязанность любую. Он нужен для того и для сего, Короче, абсолютно для всего, Но толко не для ласк и поцелуя... А если сам захочешь навещать Вдруг чьи-то сны под звездным небосводом, То должен тоже непременно стать, Хоть в прошлом, хоть теперь, но только стать Вот этим самым "запрещенным плодом". Она уснула на плече моем, Неслышно ночь под потолком сгущается... Любимая моя, согрета сном, Совсем по-детски тихо улыбается... Лезть к ближним в мысли люди не должны, И споры ничего не достигают. Ну что ж, пускай средь вешней тишины Ей сладко снятся лишь такие сны, Что дорогое что-то воскрешают... И если мне никак не суждено Быть тем, кто снится в дымке восхищений Иль в тайне острых головокружений, Я снов чужих не трону все равно! И я ревнивых игл не устрашусь, Ведь может статься, озарен судьбою, Я все равно когда-нибудь явлюсь, Вот именно, возьму да и приснюсь Душе, готовой восхищаться мною... Пусть сны любимой остро-хороши, Однако может все-таки случиться, Что ведь и я не олух из глуши И в песне чьей-то трепетной души Могу и я торжественно явиться!