Терпсихора

Пускай колокола, раскачиваясь мерно, Скликают парижан к молитве суеверной. В их легкомысленной и суетной душе Былая набожность не теплится уже. Пускай озарена свечами церковь снова, Пускай у древних плит, у алтаря святого Свой покаянный лоб священник разобьет, — Тут христианства нет, оно не оживет. Тут благоденствует унылый демон скуки. Повсюду протянул он высохшие руки И душит сонными объятьями умы. Чтоб избежать его расположенья, мы Согласны за полночь распутничать в столице И с забулдыгами гулять и веселиться; Мы откликаемся, куда бы ни позвал Смех сатурналий, наш парижский карнавал. Когда-то краткое безумье карнавала Для бедняков одних бездомных ликовало. Шумел бульвар на их последние гроши, Ватаги ряженых плясали от души. Сегодня голытьбы не знает сцена эта, Для знати бал открыт и для большого света. Тут именитые теснятся у ворот, Став подголосками всех рыночных острот. Затем мыслители, забыв свои ученья И любопытствуя, где лучше развлеченья, Являются в театр и похотливо ждут, Что ныне спляшет чернь, чему учиться тут. Как это описать, что танец означает? Здесь пальму первенства распутник получает, Пока смычок визжит и барабан слегка Танцоров раскачал под говор кабака, И в лад мелодии прокуренное горло Брань непотребную как крылья распростерло. Все маски сброшены. За ними сброшен стыд. И женщина глазам пропойц предстоит, Опьянена толпой, бесстыжая, нагая, Без околичностей жеманство отвергая. Мужчина ей мигнет, и женщина встает, И побежит за ним, и песню запоет, И обезумеет, и на подмостки прыгнет, И бросится к нему, и толстой ляжкой дрыгнет. А тот, кто вызывал ее распутный смех, Хватает женщину и на глазах у всех, Как бешеный тритон наяду тащит в воду, С добычею своей насилует природу, Изображает срам, которого и зверь Не в силах выдумать. А между тем теперь Срамному зрелищу повсюду рукоплещут, И упиваются им жадно, и трепещут. Но зал колеблется, чего-то ждет. И вдруг Открылся общий бал. Схватились сотни рук. Потом сплелись тела. Неистовым галопом Мгновенно вымыты подмостки, как потопом. Пыль поднялась столбом, клубится по углам, Пыль занавесила миганье тусклых ламп. Качнулся потолок в глазах безмозглых пьяниц. Все победила плоть, всех обездушил танец. Сметает всех и все безумный хоровод. Так шторм беснуется на ложе пенных вод, Так ветер сосны гнет, в объятия схватив их, Так мечется в степи табун кобыл ретивых, Так львы рычат во рвах… — Но если ты проник В лихое общество, как робкий ученик, И слабою рукой упустишь стан подруги, — Конец! Ты проиграл на этом бранном круге. И если упадешь, как жалко ни вопи — Никто не слушает в кружащейся цепи. Бездействует душа во время пляски страшной. И мчится хоровод стоногий, бесшабашный, Несется по телам простертым и едва Не топчет лучшие созданья божества.