Сражение

Не славного я здесь хочу воспеть Приапа, Х*ям что всем глава, как езуитам папа, Но в духе я теперь сраженье возвещать, В котором все х*и должны участье брать, И в славу их начать гласить пи*ду такую, Котора первенства не уступает х*ю. Везде она его, ругаясь, презирает, Всё слабостью его предерзко укоряет И смело всем х*ям с насмешкой говорит: — Из вас меня никто не может усладить. Во всех почти местах вселенной я бывала И разных множество х*ёв опробовала, Но не нашла нигде такого х*я я, Чтоб удовольствовать досыта мог меня, За что вы от меня все будете в презреньи И ввек я против вас останусь в огорченьи, Которое во мне до тех продлится пор, Пока не утолит из вас кто мой задор, Пока не сыщется толь славная х*ина, Который бы был толст, как добрая дубина, Длиною же бы он до сердца доставал, Бесслабно бы как рог и день и ночь стоял И, словом, был бы он в три четверти аршина, В упругости же так, как самая пружина. Х*и, услышавши столь дерзкие слова, Пропала, — мнят, — с пи*дой ввек наша голова, С тех самых пор, как мы на свете обитаем И разные места вселенной обтекаем, Таскаемся везде, уже есть с двадцать лет, И думаем, что нас почти весь знает свет, Ругательств же таких нигде мы не слыхали, Хоть всяких сортов пи*д довольно мы е*али. Что им теперь начать, сбирают свой совет. Знать, братцы, — говорят, — пришло покинуть свет, Расстаться навсегда с злодейскими пи*дами, С приятнейшими нам е*ливыми странами. Мы вышли, кажется, длиной и толстотой, И тут пи*ды вничто нас ставят пред собой. Осталася в одном надежда только нам, Чтобы здесь броситься по бл*цким всем домам, Не сыщится ль такой, кто нас бы был побольше, Во всем бы корпусе потверже и потолще, Чтоб ярость он пи*ды е*ливой утолил И тем её под власть навек бы покорил. Последуя сему всеобщему совету Раскинулись х*и по белому все свету, Искали выручки по всем таким местам, Где только чаяли е*ливым быть х*ям. По щастью х*й такой нечаянно сыскался, Который им во всём отменным быть казался: По росту своему велик довольно был И в свете славнейшим е*акою он слыл, В длину был мерою до плеши в пол-аршина, Да плешь в один вершок—хоть бы куды машина. Он *б в тот самый час нещастную пи*ду, Которую заеть решили по суду За то, что сделалась широка через меру, Магометанскую притом прияла веру; Хоть абшита совсем ей не хотелось взять, Да ныне иногда сверх воли брать велят. Х*и, нашед его в толь подлом упражненье, Какое сим, — кричат, — заслужишь ты почтенье? Потщися ты себя в том деле показать, О коем мы хотим теперь тебе сказать. Проговоря сие, пи*ду с него снимают, В награду дать ему две целки обещают, Лишь только б он лишил их общего стыда, Какой наносит им е*ливая пи*да. Потом подробно всё то дело изъясняют И в нем одном иметь надежду полагают. Что слыша, х*й вскричал: «О вы, мои муде! В каком вам должно быть преважнейшем труде. Все силы вы свои теперя истощайте И сколько можете мне крепость подавайте». По сих словах х*и все стали х*й дрочить И всячески его в упругость приводить, Чем он оправившись так сильно прибодрился, Хотя б к кобыле он на приступ так годился. В таком приборе взяв, к пи*де его ведут, Котора, осмотрев от плеши и до муд, С презреньем на него и гордо закричала: — Я больше в два раза тебя в себя бросала. Услышав х*й сие с досады задрожал, Ни слова не сказав, к пи*де он подбежал. Возможно ль,—мнит,—снести такое огорченье? Сейчас я с ней вступлю в кровавое сраженье. И тотчас он в нее проворно так вскочил, Что чуть было совсем себя не задушил. Он начал еть пи*ду, все силы истощая, Двенадцать задал раз, себя не вынимая, И *б её, пока всю плоть он испустил, И долго сколь стоять в нём доставало сил. Однако то пи*де казалося всё дудки. Е*и, — кричит она, — меня ты целы сутки, Да в те поры спроси, что чувствую ли я, — Что ты прескверный сын, хотя е*ёшь меня, Ты пакостник, не х*й, да так назвать, х*ёчик, Не более ты мне, как куликов носочик. Потом столкнула вдруг с себя она ево, Не стоишь ты, — сказав, — и секеля мово, Когда ты впредь ко мне посмеешь прикоснуться, Тебе уж от меня сухому не свернуться, Заё*инами ты теперь лишь обмочен, А в те поры не тем уж будешь орошон, Я скверного тебя за*цу тогда как грека И пострамлю ваш род во веки и в век века. Оправясь от толчка, прежалкий х*й встает И первенство пи*де перед собой дает, Х*и ж, увидевши такое пострамленье, Возможно ль снесть, — кричат, — такое огорченье? Бегут все от пи*ды с отчаяния прочь, Конечно, — говорят, — Приапова ты дочь. Жилища все свои навеки оставляют И жить уж там хотят, где жо*ы обитают. По щастью их тот путь, которым им иттить И бедные муде в поход с собой тащить, Лежал мимо одной известной всем больницы, Где лечатся х*и и где стоят гробницы Преславных тех х*ёв, что заслужили честь. И память вечную умели приобресть. За долг они почли с болящими проститься, Умершим напротив героям поклониться. Пришед они туда всех стали лобызать И странствия свого причину объявлять, Как вдруг увидели старинного знакомца И всем большим х*ям прехрабра коноводца, Который с года два тут в шанкоре лежит, От х*ерыка он едва только дышит. Хотя болезнь его пресильно изнуряла, Но бодрость с тем совсем на всей плеши сияла. Племянником родным тому он х*ю был, Который самого Приапа устрашил. Поверглись перед ним х*и все со слезами И стали обнимать предлинными мудами. Родитель будь ты нам, — к нему все вопиют, — Пи*ды нам нынече проходу не дают, Ругаются всё нам и ни во что не ставят, А наконец они и всех нас передавят. Тронися жалостью, возвысь наш род опять И что есть прямо х*й, ты дай им это знать. Ответ был на сие болящего героя: — Я для ради бы вас не пожалел покоя, Но видите меня: я в ранах весь лежу, Другой уже я год и с места не схожу, От шанкора теперь в мученьи превеликом И стражду сверх того пресильным х*ерыком, Который у меня мои все жилы свел. Такой болезни я в весь век свой не имел; Стерпел ли б я от пи*д такое оскорбленье — Я б скоро сделал им достойно награжденье. Такой ответ х*ёв хоть сильно поразил, Однако не совсем надежды их лишил. Вторично под муде все плеши уклоняют, К войне его склонить все силы прилагают. Одно из двух, — кричат, — теперь ты избери: Иль выдь на бой с пи*дой, иль всех нас порази. Тронулся наш герой так жалкою мольбою. Ну, знать, что, — говорит, — дошло теперь до бою, Вить разве мне себя чрез силу разогнуть И ради уже вас хоть стариной тряхнуть. Проговоря сие, тот час он встрепенулся, Во весь свой стройный рост проворно разогнулся, В отрубе сделался с немногим в три вершка, Муде казалися как будто два мешка, Багряна плешь его от ярости сияла И красны от себя лучи она пускала. Он ростом сделался почти в прямой аршин И был над прочими как будто господин. Х*и, узрев его в столь красной позитуре, Такого х*я нет, — кричат, — во всей натуре, Ты стоишь назван быть начальником х*ёв, Когда ни вздумаешь, всегда ети готов. Потом, в восторге взяв, на плеши подымают, Отцом его своим родимым называют, Всяк силится ему сколь можно услужить И хочет за него всю плоть свою пролить. Несут его к пи*де на славное сраженье. Будь наше ты, — кричат, — х*ино воскресенье. С такою помпою к пи*де его внесли, Что связи все её гузенны потрясли — Она вскочила вдруг и стала в изумленьи, Не знала, что начать, вся будучи в смятеньи. А х*й, узрев пи*ду, тотчас вострепетал, Напружил жилы все и сам весь задрожал, Скочил тотчас с х*ёв и всюду осмотрелся, Подшед он к зеркалу, немного погляделся, Потом к ней с важностью как архерей идёт И прежде на пи*ду х*ерыком блюёт, А как приближился, то дал тычка ей в губы. Мне нужды нет, — вскричал, — хоть были б в тебе зубы. Не трушу я тебя, не страх твои толчки, Размычу на себя тебя я всю в клочки И научу«тебя, как с нами обходиться, Не станешь ты вперед во веки хоробриться. По сих словах тотчас схватил пи*ду за край. Теперя,—говорит,—снесу тебя я в рай. И стал её на плешь тащить сколь было силы. Пи*да кричит: «Теперь попалась я на вилы». Потом, как начал он себя до муд вбивать, По всей её дыре как жерновы орать, Пи*да, почувствовав несносное мученье, Умилосердися и дай мне облегченье, Клянусь тебе, — кричит, — поколь я стану жить, Почтение к х*ям ввек буду я хранить. Однако жалоб сих не внемля х*й ни мало До тех пор *б, пока движенья в ней не стало. А как увидел он, что чувства в ней уж нет, То, вышед из нее, сказал: «Прости, мой свет, И ведай, что х*й пред вами верх имеют, Пи*ды их никогда пренебрегать не смеют, Но должны к ним всегда почтение иметь, Безотговорочно всегда давать им еть». С тех самых пор х*и совсем пи*д не страшатся, Которы начали пред ними возвышаться, И в дружестве они теперича живут, Х*и пи*д завсегда как надобно е*ут. По окончании сего толь славна бою Прибегли все х*и к прехраброму герою, Припадши начали от радости кричать: — Нам чем великого толь мужа увенчать, Который весь наш род по-прежнему восставил, Геройство же свое до самых звезд прославил. Мы вместо лавр тебя пи*дами уберём И даже до небес хвалой превознесём. Красуйся, наш герой, и царствуй над пи*дами, Как ты начальствуешь над всеми здесь х*ями.