Элегия (Я чувствую)

Я чувствую, мой дар в поэзии погас, И муза пламенник небесный потушила; Печальна опытность открыла Пустыню новую для глаз. Туда влечет меня осиротелый гений, В поля бесплодные, в непроходимы сени, Где счастья нет следов, Ни тайных радостей, неизъяснимых снов, Любимцам Фебовым от юности известных, Ни дружбы, ни любви, ни песней муз прелестных, Которые всегда душевну скорбь мою, Как лотос, силою волшебной врачевали. Нет, нет! себя не узнаю Под новым бременем печали! Как странник, брошенный из недра ярых волн, На берег дикий и кремнистый Встает и с ужасом разбитый видит челн, Валы ревущие и молнии змиисты, Объявшие кругом свинцовый небосклон; Рукою трепетной он мраки вопрошает, Ногой скользит над пропастями он, И ветер буйный развевает Молений глас его, рыдания и стон… — На крае гибели так я зову в спасенье Тебя, последний сердца друг! Опора сладкая, надежда, утешенье Средь вечных скорбей и недуг! Хранитель ангел мой, оставленный мне Богом!.. Твой образ я таил в душе моей залогом Всего прекрасного… и благости Творца. Я с именем твоим летел под знамя брани Искать иль гибели, иль славного венца. В минуты страшные чистейши сердца дани Тебе я приносил на Марсовых полях: И в мире, и в войне, во всех земных краях Твой образ следовал с любовию за мною; С печальным странником он неразлучен стал. Как часто в тишине, весь занятый тобою, В лесах, где Жувизи гордится над рекою, И Сейна по цветам льет сребряный кристалл, Как часто средь толпы и шумной, и беспечной, В столице роскоши, среди прелестных жен, Я пенье забывал волшебное сирен И мыслил о тебе лишь в горести сердечной. Я имя милое твердил В прохладных рощах Альбиона И эхо называть прекрасную учил В цветущих пажитях Ричмона. Места прелестные и в дикости своей, О камни Швеции, пустыни скандинавов, Обитель древняя и доблестей и нравов! Ты слышала обет и глас любви моей, Ты часто странника задумчивость питала, Когда румяная денница отражала И дальние скалы гранитных берегов, И села пахарей, и кущи рыбаков Сквозь тонки, утренни туманы На зеркальных водах пустынной Троллетаны. Исполненный всегда единственно тобой, С какою радостью ступил на брег отчизны! ‘Здесь будет, — я сказал, — душе моей покой, Конец трудам, конец и страннической жизни’. Ах, как обманут я в мечтании моем! Как снова счастье мне коварно изменило В любви и дружестве… во всем, Что сердцу сладко льстило, Что было тайною надеждою всегда! Есть странствиям конец — печалям никогда! В твоем присутствии страдания и муки Я сердцем новые познал. Они ужаснее разлуки, Всего ужаснее! Я видел, я читал В твоем молчании, в прерывном разговоре, В твоем унылом взоре, В сей тайной горести потупленных очей, В улыбке и в самой веселости твоей Следы сердечного терзанья… Нет, нет! Мне бремя жизнь! Что в ней без упованья? Украсить жребий твой Любви и дружества прочнейшими цветами, Всем жертвовать тебе, гордиться лишь тобой, Блаженством дней твоих и милыми очами, Признательность твою и счастье находить В речах, в улыбке, в каждом взоре, Мир, славу, суеты протекшие и горе, Всё, всё у ног твоих, как тяжкий сон, забыть! Что в жизни без тебя? Что в ней без упованья, Без дружбы, без любви — без идолов моих?.. И муза, сетуя, без них Светильник гасит дарованья.