Срубленное дерево

(Подражание Мелендецу) Долины царь! о, древний вяз! Где слава дней твоих зеленых? Где листьев густота?— где тень, котора в оных Скрывалась, притаясь, И вдруг потом, дыша прохладой, Служила в полдень нам отрадой? Не слышно более, чтоб гордая твоя Глава от ветров трепетала. Ты здесь родился, взрос, вода сего ручья, Охотну дань платя, твой корень орошала; И зелень нежную лелеела, питала; Но вскоре, возгордясь, Бежал от мягкой ты постели; Как будто бы земной стыдяся колыбели, Распространясь Над всеми в воздухе широко, Подъял главу высоко! Когда весна тебя озеленяла вновь, И птички, чувствуя любовь, Чтоб свить себе гнездо, кустарников искали; . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Тогда к тебе они стадами прилетали; Садились по сучкам. И там Резвились, прыгали, шумели, Любви всесильной гимны пели. Едва с улыбкою румяная заря Лучами первыми восток живописала, Как, нетерпением горя, С подругами к тебе пастушка прибегала. Они тут пением своим, Веселым, легким, стройным, Предметам милым, дорогим, Давали знать, что ждут их с сердцем беспокойным. Под тенью скромною твоей, От глаз ревнивых в удаленьи, Любовники, тая огонь в душе своей, Делили радость и мученьи!.. Ты видел, как иной страдал, И рок свой проклинал немилосердый, злобный: Иной надеялся,— страшился и — молчал. Ты вздохов пламенных свидетель был безмолвный, И все таинственной завесой покрывал В полуденный час лета знойный К тебе же приходил и загорелый жнец (Имея на главе из васильков венец) Вкушать отрадный сон покойный; И, защитив себя от солнечных лучей, Под густотой твоей, На время забывал все горести, заботы. Когда же наступал способный час работы, С веселием в душе на нивы поспешал Вязать колосья золотые (Одни для жизни сей сокровища прямые!) И пеньем радостным он труд свой услаждал. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Увы! небесный огнь лишил тебя навек Одежды изумрудной, И вскоре дровосек, Свершивши подвиг трудный, С секирой грозною в руках, На брег низвергнет сей… О страх! Я чувствую в душе невольно содроганье!.. Величественный, гордый вяз! Прости, прости в последний раз! Прости, листков твоих приятное шептанье, И вы простите, имена, На твердой сей коре рукой любви сплетенны.- Одно мгновение!… и где остатки тленны?.. Ах! тщетно для тебя настанет вновь весна; Ты умираешь с тем, чтоб ввек не возрождаться… Уж члены все твои разбросаны в траве, И возносившейся ко облакам главе Во прахе суждено валяться!.. Теперь твой безобразный пень Пугает только птиц; все мимо пролетают; Пастушки с песнями нейдут к тебе под сень, Но встречи тщательно с тобою избегают. Лишь горлица одна, в отчаяньи, в тоске, Лишась подруги сердцу милой, Здесь сидя на песке, С печалию твоей сливает глас унылой; И эхо вдаль несет ее протяжный тон… Я сам, величие твое воображая И дни счастливые протекши вспоминая, Со вздохом испускаю стон. Жестокая тоска мятет меня, сражает; Мне мнится, будто твой засохший пень вещает: «Все гибнет! гибнет все!»… Так что ж такое жизнь? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .