Тяга

Нагляделся я на большие собрания: В глазах пестрит от электрического сияния, Народу в зале — не счесть, Давка — ни стать, ни сесть. На эстраде — президиум солидный, Ораторствует большевик видный, Стенографистки его речь изувечивают, Фотографы его лик увековечивают, Журналисты ловят «интересные моменты», Гремят аплодисменты, Под конец орут пять тысяч человек: — Да здравствует наш вождь Имя-Рек! Мне с Имя-Реками не равняться, Мне бы где-либо послоняться: У поросшего лопухом забора Подслушать обрывок разговора, Полюбоваться у остановки трамвайной Перебранкой случайной, Уловить на улице меткое словцо, Заглядеться на иное лицо, Обшарить любопытным взглядом «Пивную с садом», Где сад — чахоточное деревцо С выгребной ямой рядом, Где аромат — первый сорт, Хоть топор вешай. «М-м-мань-ня… ч-чёрт-р-р-т!» «Не цапайся, леш-шай!..» У пивного древа Адам и Ева, — Какой ни на есть, а рай! Не разбирай. Без обману. Соответственно карману. А карманы-то бывают разные: Пролетарские и буржуазные. Не пробуйте ухмыляться заранее: Мол, у меня в башке туман — Начал писать про собрание, А свёл на карман. Сейчас вам будет показано, Как одно с другим бывает связано. Есть такой город — Евпатория, У него есть своя история. Но прошлое нас мало касается, Когда настоящее кусается. К Чёрному морю этот городок Выпятил свой передок, Приманчивый, кокетливый, К нэпманам приветливый, А спиной пролетарской, Разорённою, мёртвой, «татарской», Повернулся к равнине степной, Где пылища и зной. Здесь, за этой спиною, Задыхаясь от зною, Приютился вокзальчик невзрачный, По ночам сиротливый, покинутый, мрачный, На припёке на три изнурительных дня Приютивший в вагоне меня. Как мужик я изрядно известный, То пролетариат весь местный, Железнодорожный, Прислал мне запрос неотложный: Не угодно ли мне, так сказать, Себя показать И обменяться живыми словами? — Интересуемся оченно вами… Без председательского звона, Без заранее намеченного плана Разместились на путях, у вагона, Вокруг водопроводного крана Человек… ну, едва-едва Десятка полтора или два. Может быть, я ошибся в количестве: Не заметил тех, кто лежал на животе. Ведь собрание шло не при электричестве, А в ночной темноте. Тем не менее Был оркестр, проявивший большое умение, Оркестр — собранью под стать — Какого в Москве не достать: От чистого сердца, отнюдь не халтурно, Кузнечики — вот кто! — звенели бравурно, Без дирижёра — и явного и тайного — Показали пример искусства чрезвычайного, Оттеняя старательно каждый нюанс. Гениальный степной Персимфанс!.. {*} Под эту игру бесконечную Повели мы беседу сердечную. Разливаться ли тут соловьём, Иль противно ломаться под видом всезнайки? Говорили душевно. И я без утайки Говорил даже что-то о детстве своём. Обо всём говорило собрание, Под конец — про карман. Обратил на это внимание Рабочий, Димитренко Емельян. Спросите у Димитренка, бедняги, Кто он — по чину — такой? «Я, — скажет он, — служба тяги, Я — на всё и у всех под рукой». Одна по штату, незаменимая, Эта «тяга» неутомимая. Начальник вокзала — всему голова, У него заместителей два. Телеграфист с телеграфистом чередуются. Одна «тяга» бессменно «мордуется». Праздник, не праздник — Емельян на пути. «Емельян, подмети!» Емельян подметает. «Емельян, угля не хватает!» Емельян кряхтит под кулём С углём. «Емельян, на уборку поездного состава!» «Емельян, есть во всех ли вагонах вода?» Емельян танцует и слева и справа, Емельян тянет шлангу туда и сюда. «Емельян, на промывку вагонов для соли!» С Емельяна — пот ручьём, не росой, На ногах ему соль разъедает мозоли, Потому что — босой. «Емельян, — кличет слесарь, — в депо на минутку. Емельян — в водопроводную будку, Там у бака какой-то изъян!..» — Емельян!.. — Емельян!.. — Емельян!.. Емельян надрывается зиму и лето. Ему отдыха нет: не гуляй, не болей! Емельян Димитренко получает за это В месяц… девять рублей! Димитренко — весь потный и чёрный, — Он богач бесспорный. Любому Ротшильду, Форду Он плюнет презрительно в морду. Его щедрость достойна удивления. Подсчитайте его отчисления. «Емельян, два процента в союз». «Даю-с!» «Емельян, отчисление в МОПР». «Отчисляю, я добр!» «Емельян, дай на Воздухофлот». «Вот!» «Емельян, Доброхим». «Дадим!» «На «Долой неграмотность» гони четвертак». «Так!» «В кассу взаимопомощи…» «Сколько?» «Процент!» «В момент!» «Емельян, в Ох… мат… млад…» {**} «Что такое?» «Ох… мат…» «Что ж, и я не лохмат!» «Емельян, на борьбу с этим… с этим…» «Говори сразу: сколько? Ответим!» «На газету «Гудок»… надо всем поголовно…» «Сколько нужно?» «Расход — пустяков: Шестьдесят пять копеечек ровно». Результат получился таков: На пятнадцать рабочих — пятнадцать «Гудков». «Понимаю, — кряхтит Емельян, — значит нужно. Горе: в грамоте слаб. И читать недосужно». Дома ждут Емельяна жена и ребята. Рубль за угол. На что этот угол похож!.. Дочка в школе, и в месяц по рублику тож. Рубль. А где его взять? Вот как тает зарплата… На руках остаётся от всех прибылей… Пять рублей! Ночь. Кузнечики шпарят симфонию ту же. Димитренко кончает о быте своём. «Да, живем всё ещё не просторненько, друже, Но, одначе, живём. Из деревни не кума дождёшься, так свата. Кум — не кум, сват — не сват без муки или круп. Хоть деревня, сказать, и сама небогата…» Кто-то сплюнул: «Ну, да. Знаем ихнего брата. Привезёт на пятак, чаю схлещет на руп…» «Чем ещё, — я спросил, — есть у вас похвалиться?» «Есть у нас Крымтепо, чтоб ему провалиться! {***} На картошку, товарищ, имейте в виду, Деньги взяты ещё в двадцать третьем году, А картошки всё нет. Деньги канули в воду». «В Евпатории ж цены — беда! Летом сколько народу приезжает сюда!» «Цены скачут, как блохи! Всё же летом бывали делишки неплохи. Вещи нэпманам раньше носили. Доход. За сезон кой-чего мы б себе накряхтели. Да от нас отошло это в нынешний год. Появились носильщики. Вроде артели». «Что носильщики скажут?» «Да нету их тут!» «Почему?» «Потому. Так они и придут. Ведь они у нас летний кусок отобрали». «Братцы! Поздно. Идти по домам не пора ли?» Рано утром я высунул нос из вагона, Посмотрел. Димитренко-то — вона! «Служба тяги» на рельсах. «Здоров, Емельян! Тянем?» «Тянем, товарищ Демьян!» Пригляделся к нему. Тот же потный и чёрный, Но — приветливый, бодрый, проворный, Не вчерашний, какой-то другой. Вправду ль он? Горемыка ли? Говорит мне: «Простите уж нас, дорогой, Что вчера мы пред вами маленько похныкали. Это верно: бывает порой чижало. Точно рыбе, попавшей на сушу. А в беседе-то вот отведёшь этак душу, Глядь, — совсем отлегло». «Е-мель-я-я-ян!.. Будешь там толковать до обеда!..» Емельян встрепенулся: «Прощайте покеда!» И, на лбу пот размазав рукою корявою, Побежал к паровозу со шлангой дырявою. ___________________ * Персимфанс — первый симфонический ансамбль. ** Охматмлад — охрана материнства и младенчества. *** Крымтепо — Крымское транспортное потребительское общество.