Семья

Недосыпали. В семь часов кормленье. Ребенок розовый и мокрый просыпался, и шло ночное чмоканье, сопенье, и теплым миром пахли одеяльца. Топорщилась и тлела на постели беззубая улыбка. А пока стучал январь. Светало еле-еле. Недолго оставалось до гудка. Рассвет, рыжее утреннего чая, антенн худую рощу озарял. Мы расходились, даже не прощаясь, шли на работу, проще говоря… А вечером, как поезд, мчался чайник, на всех парах кипел среди зимы. Друг заходил, желанный и случайный, его тащили — маленькую мыть. Друг — весельчак, испытанный работник, в душе закоренелый холостяк — завидовал пеленкам и заботам и уверял, что это не пустяк. Потом маршруты вместе составляли (уже весна прорезывалась с силой), и вдруг, стремглав, окачивали дали, крик поезда сквозь город доносило. И все, чем жил любимый не на шутку большой Союз, и все, что на земле случалося на протяженье суток,— переживалось наново в семье. Так дочь росла, и так версталась повесть, копилась песенка про дальние края, и так жила, сработана на совесть, в ту зиму комсомольская семья.