Дерево

Бессмысленное, злобное, зимой безлиственное, стадии угля достигнувшее колером, самой природой предназначенное для отчаянья, — которого объем никак не калькулируется, — но в слепом повиновении своем уже переборщившее, оно, ушедшее корнями в перегной из собственных же листьев и во тьму — вершиною, стоит передо мной, как символ всепогодности, к чему никто не призывал нас, несмотря на то, что всем нам свойственна пора, когда различья делаются зря для солнца, для звезды, для топора.