Принцесса Шабаш

Видим мы в арабских сказках, Что в обличий зверином Ходят часто чародеем Заколдованные принцы. Но бывают дни — и принцы Принимают прежний образ: Принц волочится и дамам Серенады распевает. Всё до часа рокового: А настанет он — мгновенно Светлый принц четвероногим Снова делается зверем. Днесь воспеть такого принца Я намерен. Он зовется Израилем и в собаку Злою ведьмой обращен. Всю неделю по-собачьи Он и чувствует и мыслит, Грязный шляется и смрадный, На позор и смех мальчишкам. Но лишь пятница минует, Принц становится, как прежде, Человеком и выходит Из своей собачьей шкуры. Мыслит, чувствует, как люди; Гордо, с поднятой главою И разряженный, вступает Он в отцовские чертоги. «Прародительские сени! — Их приветствует он нежно, — Дом Иаковлев! Целую Прах порога твоего!» По чертогам пробегают Легкий шепот и движенье; Дышит явственно в тиши Сам невидимый хозяин. Лишь великий сенешаль (Vulgo1 служка в синагоге) Лазит вверх и вниз поспешно, В храме лампы зажигая. Лампы — светочи надежды! Как горят они и блещут! Ярко светят также свечи На помосте альмемора. И уже перед ковчегом, Занавешенным покровом С драгоценными камнями И в себе хранящим Тору, Занимает место кантор, Пренарядный человечек; Черный плащик свой на плечи Он кокетливо накинул, Белой ручкой щеголяя, Потрепал себя по шее, Перст к виску прижал, большим же Пальцем горло расправляет. Трели он пускает тихо; Но потом, как вдохновенный, Возглашает громогласно: «Лехо дауди ликрас калле! О, гляди, жених желанный, Ждет тебя твоя невеста — Та, которая откроет Для тебя стыдливый лик!» Этот чудный стих венчальный Сочинен был знаменитым Миннезингером великим, Дон Иегудой бен Галеви. В этом гимне он воспел Обрученье Израиля С царственной принцессой Шабаш, По прозванью Молчаливой. Перл и цвет красот вселенной Эта чудная принцесса! Что тут Савская царица, Соломонова подруга, Эфиопская педантка, Что умом блистать старалась И загадками своими, Наконец, уж надоела! Нет! Принцесса Шабаш — это Сам покой и ненавидит Суемудреные битвы И ученые дебаты; Ненавидит этот дикий Пафос страстных декламаций, Искры сыплющий и бурно Потрясающий власами. Под чепец свой скромно прячет Косы тихая принцесса, Смотрит кротко, как газель, Станом стройная, как аддас. И возлюбленному принцу Дозволяет все, но только — Не курить. «Курить в субботу Запрещает нам закон. Но зато, мой милый, нынче Ты продушишься взамен Чудным кушаньем: ты будешь Нынче шалет, друг мой, кушать». «Шалет — божеская искра, Сын Элизия!» — запел бы Шиллер в песне вдохновенной, Если б шалета вкусил. Он — божественное блюдо; Сам всевышний Моисея Научил его готовить На горе Синайской, где Он открыл ему попутно, Под громовые раскаты, Веры истинной ученье — Десять заповедей вечных. Шалет — истинного бога Чистая амброзия, И в сравненье в этой снедью Представляется вонючей Та амброзия, которой Услаждалися лжебоги Древних греков — те, что были Маскированные черти. Вот наш принц вкушает шалет; Взор блаженством засветился. Он жилетку расстегнул И лепечет, улыбаясь: «То не шум ли Иордана, Не журчанье ль струй студеных Под навесом пальм Бет-Эля, Где верблюды отдыхают? Не овец ли тонкорунных Колокольчики лепечут? Не с вершин ли Гилеата На ночь сходят в дол барашки?» Но уж день склонился. Тени Удлиняются. Подходит Исполинскими шагами Срок ужасный. Принц вздыхает. Точно хладными перстами Ведьмы за сердце берут. Предстоит метаморфоза — Превращение в собаку. Принцу милому подносит Нарду тихая принцесса; Раз еще вдохнуть спешит он Этот запах благовонный; И с питьем прощальным кубок Вслед за тем она подносит; Пьет он жадно, — две-три капли Остаются лишь на дне. И кропит он ими стол; К брызгам свечку восковую Приближает, — и с шипеньем Гаснет грустная свеча.