Игра в аду

Свою любовницу лаская В объятьях лживых и крутых, В тревоге страсти изнывая, Что выжигает краски их, Не отвлекаясь и враждуя, Меняя ходы каждый миг, И всеми чарами колдуя, И подавляя стоном крик, — Разятся черные средь плена И злата круглых зал, И здесь вокруг трещат полена Чей души пламень сжал. Покой и мрачен и громоздок, Везде поддельные столбы, Здесь потны лица спертый воздух, И с властелинами рабы. Здесь жадность, обнажив копыта Застыла как скала, Другие с брюхом следопыта Приникли у стола. Сражаться вечно в гневе в яри, Жизнь вздернуть за власа, Иль вырвать стон лукавой хари Под визг верховный колеса! Ты не один — с тобою случай! Призвавший жить — возьми отказ! Иль черным ждать благополучья? Сгорать для кротких глаз? Они иной удел избрали: Удел восстаний и громов, Удел расколотой скрижали Полета в область странных снов! . . . . . . . . . . . . . . . Один широк был как котел, По нем текло ручьями сало, Другой же хил и вера сёл В чертей не раз его спасала. В очках сидели здесь косые Хвостом под мышкой щекоча, Хромые, лысые, рябые, Кто без бровей, кто без плеча. Здесь стук и грохот кулака По доскам шаткого стола, И быстрый говор: — Какова? Его семерка туз взяла! Перебивают как умело, Как загоняют далеко! Играет здесь лишь смелый, Глядеть и жутко и легко! Вот бес совсем зарвался, — Отчаянье пусть снимет гнет! — Удар… смотри — он отыгрался, Противник охает клянет. О как соседа мерзка харя! Чему он рад чему? Или он думает, ударя, Что мир покорствует ему? — Моя! — черней воскликнул сажи; Четой углей блестят зрачки, — В чертог восторга и продажи Ведут счастливые очки!.. Сластолюбивый грешниц сейм Виясь, как ночью мотыльки, Чертит ряд жарких клейм По скату бесовской руки… И проигравшийся тут жадно Сосет разбитый палец свой, Творец систем, где все так ладно, Он клянчит золотой!.. А вот усмешки, визги, давка, Что? что? Зачем сей крик? Жена стоит, как банка ставка, Ее обнял хвостач старик. Она красавица исподней Взошла, дыхание сдержала, И дышит грудь ее свободней Вблизи веселого кружала. И брошен вверх веселый туз, И пала с шелестом пятерка, И крутит свой мышиный ус Игрок суровый смотрит зорко… . . . . . . . . . . . . . . . И в нефти корчившийся шулер Спросил у черта: — Плохо брат? Затрепетал… — Меня бы не надули! Толкнул соседа шепчет: — Виноват!.. С алчбой во взоре просьбой денег Сквозь гомон, гам и свист, Свой опустя стыдливо веник Стояла ведьма… липнул лист А между тем варились в меди Дрожали, выли и ныряли Ее несчастные соседи… (Здесь судьи строго люд карали!) И влагой той, в которой мыла Она морщинистую плоть, Они, бежа от меди пыла, Искали муку побороть. И черти ставят единицы Уставшим мучиться рабам, И птиц веселые станицы Глаза клюют, припав к губам… Здесь председатель вдохновенно Прием обмана изъяснял, Все знали ложь, но потаенно Урвать победу всяк мечтал! Тут раненый не протестуя Приемлет жадности удар, О боли каждый уж тоскует, И случай ищется как дар. Здесь клятвы знают лишь на злате, Прибитый долго здесь пищал, Одежды странны: на заплате Надежды луч протрепетал… И вот на миг вошло смятенье, — Уж проигравшийся дрожал, — Тут договор без снисхожденья: Он душу в злато обращал! Любимец ведьм венец красы Под нож тоскливый подведен, Ничком упал он на весы А чуб белей чем лен. И вот разрезан он и стружки, Как змейки, в воздухе дрожат, Такие резвые игрушки Глаза сожженные свежат! Любовниц хор, отравы семя, Над мертвым долго хохотал, И — вкуса злость — златое темя Их коготь звонко скрежетал!.. Обогащенный новым даром Счастливец стал добрее И, опьяненный сладостным угаром, Играет он смелее! Но замечают черти: счастье Все валит к одному; Такой не видели напасти — И все придвинулись к нему. А тот с улыбкой скромной девы И светлыми глазами, Был страшен в тихом гневе, Все ворожа руками. Он, чудилося, скоро Всех обыграет и спасет Для мук рожденных и позора, — Чертей бессилит хладный пот. Но в самый страшный миг Он услыхал органа вой, И испустил отрадный крик, О стол ударился спиной. И все увидели: он ряжен И рана в нем давно зияла И труп сожжен обезображен И крест одежда обнажала. Но миг — и нет креста, И все кто видел — задрожал, Почуяв в сердце резь хлыста, И там заметивши кинжал… Спасеный чует мести ярость И сил прилив богатый, Горит и где усталость? И строен стал на час горбатый!.. Разгул растет и ведьмы сжали В когтях ребенка-горбуна, Добычу тощую пожрали Верхом на угольях бревна… — Пойми! Пойми! Тебе я дадена! Твои уста, запястья, крути, — И полуобраз полутадина Локтями тянется к подруге… И ягуары в беге злобном Кружатся вечно близ стола, И глазом зелени подобным, Бросалась верная стрела… Еще! еще! и горы злата Уж давят видом игрока, Монет наполнена палата, Дрожит усталая рука. И стены сжалися, тускнея, И смотрит зорко глубина, Вот притаились веки змея, И веет смерти тишина… И скука, тяжко нависая, Глаза разрежет до конца, Все мечут банк и, загибая, Забыли путь ловца. И лишь томит одно виденье Первоначальных райских дней, Но строги каменные звенья, И миг — мечтания о ней!.. И те мечты не обезгрешат: Они тоскливей, чем игра… Больного ль призраки утешат? Жильцу могилы ждать добра?.. Промчатся годы — карты те же И та же злата желтизна, Сверкает день — все реже, реже, Печаль игры, как смерть сильна! От бесконечности мельканья Туманит, горло всем свело, Из уст клубится смрадно пламя И зданье трещину дало. К безумью близок каждый час, В глаза направлено бревно, Вот треск… и грома глас… Игра обвал — им все равно!.. . . . . . . . . . . . . . . Все скука угнетает… И грешникам смешно… Огонь без пищи угасает И занавешено окно… И там, в стекло снаружи, Все бьется старое лицо, Крылом серебряные мужи Овеют двери и кольцо. Они дотронутся промчатся, Стеная жалобно о тех, Кого родили… дети счастья Все замолить стремятся грех…