Баллада об издателе

На Надеждинской жил один Издатель стихов, Назывался он господин Блох. Всем хорош бы… Лишь одним он был Плох. Фронтисписы слишком полюбил Блох. Фронтиспис его и погубил. Ох! Труден издателя путь, и тяжел, и суров и тернист, А тут еще марка, ex-libris, шмуцтитул, и титул, и титульный лист. Книгу за книгою Блох отправляет в печать — Издал с десяток и начал смертельно скучать. Добужинский, Чехонин не радуют взора его, На Митрохина смотрит, а сердце, как камень, мертво. И шепнул ему дьявол однажды, когда он ложился в постель: «Яков Ноевич, есть еще Врубель, Бирдслей, Рафаэль». Всю ночь Блох фронтисписы жег, Всю ночь Блох ex-libris ‘ы рвал, Очень поздно лег, С петухами встал. Он записки пишет, звонит в телефон, На обед приглашает поэтов он. И когда собрались за поэтом поэт, И когда принялись они за обед, Поднял Блох руку одну, Нож вонзил в бок Кузмину. Дал Мандельштаму яду стакан, Выпил тот и упал на диван. Дорого продал жизнь Гумилев, Умер, не пикнув, Жорж Иванов. И когда покончил со всеми Блох, Из груди его вырвался радостный вздох, Он сказал: «Я исполнил задачу свою: Отделенье издательства будет в раю — Там Врубель, Ватто, Рафаэль, Леонардо, Бирдслей, Никто не посмееет соперничать с фирмой моей».