Ода на надежду

Леса, влекущие к покою! Чертог любви и тихих дней! Куда вы с прежней красотою Сокрылись от моих очей? Вас та же зелень украшает, Но мне того уж не являет, Чем дух бывал прельщаем мой; Везде меня тягчат печали, Везде, где прежде восхищали Утехи, счастье и покой. О рок! о судия жестокий! Неумолимый царь времен! Доколе буду слез потоки Я лить, тобою осужден? Доколе, в сердце скорби кроя, Я буду прежнего покоя Искать, в злосчастии стеня? Иль бед моих окончи время, Или уж всех напастей бремя, Собрав, повергни на меня. В терпеньи мудра познаваем, Несчастьем испытуем он, Но где сверх меры мы страдаем, Там тщетен мудрости закон. Рожденная надежда с нами, Доколь хоть тихими стопами К концу напастей нас ведет, Еще рассудок помогает, А в ком надежда исчезает, Под ко́су смерти тот течет. С юнейших лет жестокой власти Уже я бремя ощущал И начал чувствовать напасти, Как скоро чувствовать я стал, Но днесь они прешли пределы. Сбери, о рок, острейши стрелы, Стремись мне ими грудь пронзать; Не убоюсь грозы напрасной: Сразив меня рукою властной, Ты слаб мой дух поколебать. Ты слаб! ах, нет! сей мысли верить — Есть ложной льстить себя мечтой. Я мог душою лицемерить Пред всеми, но не пред собой. Я мог страстей таить волненье, Скрывать на сердце огорченье И скорбь в груди запечатлеть, Но, душу скрыть от всех умея И ею вне себя владея, Внутри себя не мог владеть. Страдал, — и скорби остро жало, Таящеесь в груди моей, Тем глубже сердце уязвляло, Чем больше крылось от очей. Печаль, являюща отраду, Подобна пагубному яду, Который, в лестном виде сна, Коварну смерть уготовляет. Конец терпенья предваряет Души притворна тишина. Ручей, который с гор стремится, Сверкает, пенится, ревет, Сквозь дебри роется, мутится И камни быстриной несет, Не столько в ярости опасен, Как ток, который тих, безгласен, Подмывши брег, притворно спит: Он бездну тишиной скрывает; Тот рвенье чувств изображает, А сей отчаяния вид. Еще не свершены печали И луч надежды не исчез, Пока стенанья не престали И ток не осушился слез, Но коль и сих отрад лишенно, Несчастьем сердце удрученно Таит в себе жестокость бед — Се час ужасный наступает: Унынье душу омрачает, А вслед отчаянье течет. Но, внемля истины уставам, В печалях должно ль унывать, И должно ль счастия отравам Свое спокойствие вверять? Надежды должно ль нам лишаться, Томить себя, стенать, терзаться, Когда преходит всё как прах? Когда для нас и горесть люта, И час, и каждая минута К блаженству будущему шаг? Почто ж, коль в свете всё пременно, Почто печальми дух тягчить? Быть может, что судьбой смягченной Мне суждено и в счастье жить; Быть может, что спешит уж время, Когда напастей тяжко бремя Она, отторгнув от меня, Наместо их щедрот рукою Устроит дни мои к покою, В блаженство горесть пременя. Надежда, смертных утешитель! Ты будь моих подпорой сил. В тебе единой вседержитель Спокойство наше утвердил. Твой глас несчастных уверяет, Что рок те бедствия скончает, Которых бремя их тягчит; А в счастии ты в том порука, Что никогда уж с ним разлука К напастям нас не возвратит. А вы, леса, где грусть я крою, Простите мне, что я посмел Теснящею меня тоскою Встревожить тихий ваш предел. Несчастье вы мое внимали, — Когда же рок, прогнав печали, В которых дух мятется мой, Пошлет мне прежне благоденство, Тогда приду к вам петь блаженство И тем ваш усладить покой.