Столетья сменяются, вьюги метут

Столетья сменяются, вьюги метут, различными думами люди живут. Но так же упрямо во все времена его почему-то не любит она. А он — и страдает, и очень влюблен… Но только, позвольте, да кто ж это он? Кто? — Может быть, рыцарь, а может, поэт, но факт, что она — его счастье и свет. Что в ней он нашел озаренье свое, что страшно остаться ему без нее. Но сделать не может он здесь ничего… Кто ж это она, что не любит его? Она? — Совершенство. К тому же она его на земле понимает одна. Она всех других и нежней, и умней. А он лучше всех это чувствует в ней. Но все-таки, все-таки тысячу лет он любит ее, а она его — нет. И все же ей по сердцу больше другой — не столь одержимый, но все ж неплохой. Хоть этот намного скучнее того (коль древняя песня не лжет про него). Но песня все так же звучит и сейчас, а я ведь о песне веду свой рассказ. Признаться, я толком и сам не пойму: ей по сердцу больше другой. Почему? Так глупо зачем выбирает она? А может, не скука ей вовсе страшна? А просто как люди ей хочется жить, и холодно ей озареньем служить. Быть может… Не знаю. Ведь я же не Бог. Но в песне об этом — ни слова, молчок. А может и рыцарь вздыхать устает. И сам наконец от нее отстает. И тоже становится этим другим — не столь одержимым, но все ж неплохим. И слышит в награду покорное: «да»… Не знаю. Про то не поют никогда. Не знаю как в песне, а в жизни земной и то, и другое случалось со мной. Так что ж мне обидно, что тысячи лет он любит ее, а она его — нет?