Послание о пользе страстей (Басня)

Почто, мой друг, кричишь ты так на страсти И ставишь их виной всех наших зол? Поверь, что нам не сделают напасти Любовь, вино, гульба и вкусный стол. Пусть мудрецы, нахмуря смуры брови, Журят весь мир, кладут посты на всех, Бранят вино, улыбку ставят в грех И бунт хотят поднять против любови. Они страстей не знают всей цены; Они вещам дать силы не умеют; Хотя твердят, что вещи все равны, Но воду пьют, а пива пить не смеют. По их словам, полезен ум один: Против него все вещи в мире низки; Он должен быть наш полный властелин; Ему лишь в честь венцы и обелиски. Он кажет нам премудрые пути: Спать нажестке, не морщась пить из лужи, Не преть в жары, не мерзнуть век от стужи, И словом: быть бесплотным во плоти, Чтоб, навсегда расставшись с заблужденьем, Презря сей мир, питаться — рассужденьем. Но что в уме на свете без страстей?— Природа здесь для нас, ее гостей, В садах своих стол пышный, вкусный ставит, Для нас в земле сребро и злато плавит, А мудрость нам, нахмуря бровь, поет, Что здесь во всем для наших душ отрава, Что наши все лишь в том здесь только права, Чтоб нам на всё смотреть разинув рот. На что ж так мир богат и разновиден? И для того ль везде природа льет Обилие, чтоб только делать вред?— Величеству ее сей суд обиден. Поверь, мой друг, весь этот мудрый шум Между людей с досады сделал ум. И если б мы ему дались на волю, Терпели бы с зверями равну долю; Не смели бы возвесть на небо взор, Питались бы кореньями сырыми, Ходили бы нагими и босыми И жили бы внутри глубоких нор. Какие мы ни видим перемены В художествах, в науках, в ремеслах, Всему виной корысть, любовь иль страх, А не запачканы, бесстрастны Диогены. На что б вино и ткани дальних стран? На что бы нам огромные палаты, Коль были бы, мой друг, мы все Сократы? На что бы плыть за грозный океан, Торговлею соединять народы? А если бы не плыть нам через воды, С Уранией на что б знакомство нам? К чему бы нам служили все науки? Ужли на то, чтоб жить, поджавши руки, Как встарь живал наш праотец Адам? Под деревом в шалашике убогом С праматерью не пекся он о многом. Виньол ему не строивал палат, Он под ноги не стлал ковров персидских, Ни жемчугов не нашивал бурмитских, Не иссекал он яшму иль агат На пышные кубки для вин превкусных; Не знал он резьб, альфресков, позолот И по стенам не выставлял работ Рафаэлов и Рубенсов искусных. Восточных он не нашивал парчей; Когда к нему ночь темна приходила, Свечами он не заменял светила, Не превращал в дни ясные ночей. Обедывал он просто, без приборов, И не едал с фаянсов иль фарфоров. Когда из туч осенний дождь ливал, Под кожами зуб об зуб он стучал И, щуряся на пасмурность природы, Пережидал конца дурной погоды, Иль в ближний лес за легким тростником Ходил нагой и верно босиком; Потом, расклав хворостнику беремя, Он сиживал с женой у огонька И проводил свое на свете время В шалашике не лучше калмыка. Все для него равно на свете было, Ничто его на свете не манило; Так что ж его на свете веселило? А все-таки золотят этот век, Когда труды природы даром брали, Когда ее вещам цены не знали, Когда, как скот, так пасся человек. Поверь же мне, поверь, мой друг любезный, Что наш златой, а тот был век железный, И что тогда лишь люди стали жить, Когда стал ум страстям людей служить. Тогда пути небесны нам открылись, Художества, науки водворились; Тогда корысть пустилась за моря И в ней весь мир избрал себе царя. Тщеславие родило Александров, Гальенов страх, насмешливость Менандров; Среди морей явились корабли; Среди полей — богатыри-полканы; Там башни вдруг, как будто великаны, Встряхнулися и встали из земли, Чтоб вдаль блистать верхами золотыми. Рассталися с зверями люди злыми, И нужды, в них роями разродясь, Со прихотьми умножили их связь; Солдату стал во брани нужен кесарь, Больному врач, скупому добрый слесарь. Страсть к роскоши связала крепче мир. С востока к нам — шелк, яхонты, рубины, С полудня шлют сыры, закуски, вины, Сибирь дает меха, агат, порфир, Китай — чаи, Левант нам кофе ставит; Там сахару гора, чрез океан В Европу мчась, валы седые давит. Искусников со всех мы кличем стран. Упомнишь ли их всех, моя ты муза? Хотим ли есть?— Дай повара француза, Британца дай нам школить лошадей; Женился ли, и бог дает детей, Им в нянюшки мы ищем англичанку; Для оперы поставь нам итальянку; Джонсон — обуй, Дюфо — всчеши нам лоб, Умрем, и тут — дай немца сделать гроб. Различных стран изделия везутся, Меняются, дарятся, продаются; Край света плыть за ними нужды нет! Я вкруг себя зрю вкратце целый свет. Тут легка шаль персидска взор пленяет И белу грудь от ветра охраняет; Там английской кареты щегольской Чуть слышен стук, летя по мостовой. Все движется, и все живет меной, В которой нам указчик первый страсти. Где ни взгляну, торговлю вижу я; Дальнейшие знакомятся края; Знакомщик их — причуды, роскошь, сласти. Ты скажешь мне: «Но редкие умы?» Постой! Возьмем людей великих мы; Что было их душою? Алчность славы И страсть, чтоб их делам весь ахал мир. Там с музами божественный Омир, Гораций там для шуток и забавы, Там Апеллес вливает душу в холст, Там Пракситель одушевляет камень, Который был нескладен, груб и толст, А он резцом зажег в нем жизни пламень. Чтоб приобресть внимание людей, На трех струнах поет богов Орфей, А Диоген нагой садится в кадку — Не деньги им, так слава дорога, Но попусту не делать ни шага Одну и ту ж имеют все повадку. У мудрецов возьми лишь славу прочь, Скажи, что их покроет вечна ночь, Умолкнут все Платоны, Аристоты, И в школах вмиг затворятся вороты. Но страсти им движение дают: Держася их, в храм славы все идут, Держася их, людей нередко мучат, Держася их, добру их много учат. Чтоб заключить в коротких мне словах, Вот что, мой друг, скажу я о страстях: Они ведут — науки к совершенству, Глупца ко злу, философа к блаженству. Хорош сей мир, хорош; но без страстей Он кораблю б был равен без снастей.