Дама приятная во всех отношеньях

Общество было весьма либеральное; Шли разговоры вполне современные, Повар измыслил меню гениальное, Вина за ужином были отменные. Мы говорили о благе людей, Кушая, впрочем, с большим аппетитом. Много лилося высоких идей, С хересом светлым и тёплым лафитом. Вот, заручившись бокалом клико, Встал, улыбаясь, оратор кружка; Бодро взглянул и, прищурясь слегка, Будто мечтой уносясь далеко, Начал свой спич свысока. Мы уж не слушали спич… Мы будто сделались немы и слепы. Мало того: даже вкусная дичь — Тетерева, дуппеля и вальдшнепы Будто порхнули и скрылись из глаз; С ними порхнуло и самое блюдо… Так поразило всех нас Вдруг происшедшее чудо. Кто она? Кто её звал? Расположилась, как дома, Пьёт за бокалом бокал, Будто со всеми знакома. Бойко на всех нас глядит… Просит у общества слова… Тс… поднялась… говорит… «Ну её!» — молвил сурово, Гневно махнувши рукой, Некто, молчавший весь ужин, Сдержанный, бледный и злой. Он никому не был нужен; Был он для всех нас тяжёл, Хоть говорил очень мало… С ним мы боялись скандала, Так что, когда он ушёл, Легче нам будто бы стало… Впрочем, мы шикнули обществом всем (Он уже был за дверями) И обратились затем К вновь появившейся даме. Дама собой недурна — Круглые формы и нежное тело… Полно! Да вновь ли явилась она? Нет, эта дама весь вечер сидела. Раньше её мы видали сто раз; Нынче ж, увлекшись общественной ломкою, И не заметили милых нам глаз… Нет! Положительно, каждый из нас Встретился с нею как с старой знакомкою. Безукоризнен на даме наряд: Вся в бриллиантах; вся будто из света… Внемлет и дремлет ласкающий взгляд; Голос — как будто стрижи в нём звенят… Дама хоть в музы годится для Фета. Бог её ведает, сколько ей лет, Только, уж как ни рассматривай тщательно, Вовсе морщин на лице её нет; Губы, и зубы, и весь туалет Аранжированы слишком старательно. Впрочем, чего же? Румяна, бела, Как госпожа Одинцова опрятная, Вся расфранчённая, вся ароматная, Самодовольствием дама цвела; Дама, как следует дамам, была — Дама во всех отношеньях приятная. Общество наше совсем расцвело. Самодовольно поднявши чело, Как королева пред верным народом, Дама поздравила нас с Новым годом. «Я в Новый год, — говорила она, — Слово сказать непременно должна. (Слушать мы стали внимательно.) Праздник на улице нынче моей. (И согласились мы внутренне с ней, Все, как один, бессознательно.) Полной хозяйкой вхожу я в дома; Я созвала вас сегодня сама; Утром, чуть свет, легионами, Всюду, где только передняя есть, Шубы висят и валяется «Весть», Я поведу вас с поклонами. Слово моё лучше всех ваших слов. Много вы в жизни сплели мне венков; Вам укажу на соседа я. (Дамы сосед был оратор-мудрец.) Милый! ты был мой усерднейший жрец, Сам своей роли не ведая. Он собирался вам речь говорить, Прежде всего бы он должен почтить Вашего доброго гения. Я вам дороже всех жён и сестёр. (Лоб свой оратор при этом потёр, Будто ища вдохновения.) Верная спутница добрых людей, Няньчу я вас на заре ваших дней, Тешу волшебными сказками; Проблески разума в детях ловлю И отвечаю: «агу!» и «гулю!» И усыпляю их ласками. В юношах пылких, для битвы со злом Смело готовых идти напролом, Кровь охлаждаю я видами Близкой карьеры и дальних степей, Или волную гораздо сильней Минами, Бертами, Идами. Смотришь: из мальчиков, преданных мне, Мужи солидные выйдут вполне, С знаньем, с апломбом, с патентами; Ну, а мужей, и особенно жён, Я утешаю с различных сторон — Бантами, кантами, лентами, Шляпками, взятками… чёрт знает чем Тешу, пока успокою совсем Старцев, покрытых сединами, С тем чтоб согреть их холодную кровь Фетом, балетом, паштетом и вновь Идами, Бертами, Минами. Горе тому, кто ушёл от меня! В жизни не встретит спокойного дня, В муках не встретит участия! Пью за здоровье адептов моих: Весело вносит сегодня для них Новый год новое счастие. Прочно их счастье, победа верна. В битве, кипящей во все времена С кознями злыми бесовскими, Чтоб защитить их надёжным щитом, Я обернусь «Петербургским листком», «Ведомостями Московскими». Всё я сказала сегодня вполне, Некуда дальше, и некогда мне, Но… (тут улыбка мелькнула злодейская, В дряхлом лице вызвав бездну морщин) Надо сказать моё имя и чин: Имя мне — «Пошлость житейская». Дрогнул от ужаса весь наш совет. «Пошлость!» — мы вскрикнули. Дамы уж нет. И до сих пор мы не знаем наверное: Было ли это видение скверное, Или какой-нибудь святочный шут Нас мистифировал десять минут; Только мы с Пошлостью Новый год встретили, Даже морщины её чуть заметили, — Так нас прельстила, в кокетстве привычная, Вся расфранчённая, вся ароматная, Дама во всех отношеньях приличная, Дама во всех отношеньях приятная.