Слоями розовыми облака опадали

Слоями розовыми облака опадали. Вечер стих, но птицы еще не пели. Золотой купол был апостольски полон, и не проснувшееся с горы было видно море. Зеленоватые сырые дали ждали загорной свирели, и непроросшие еще гребни волн к утру не вызывал звук. Вдруг легкий и теплый, словно дыханье, голос (из долины, с неба?) пропел: — Милый путник, слушай. К премудрости открой уши. Закрыты запада двери: я, ты и Бог — трое. Четвертого нет. Безгласны спящие звери. Но Божий сияет свет. Посвященным — откровенье. Просто стой. Кругами небесных тел восхожденье к полноте неоскудно простой. Слушай мой голос, говорю я, Радужных Врат дева, Праматерь мира, первозданная Ева. Я колышу налитый мною колос, я алею в спелой малине и золотею в опереньи фазана, трепещу на магнитной игле, плачу в сосновой смоле, в молоке разломанного стебля, с птицей летаю, с рыбой ныряю, с ветром рыдаю, мерцаю звездой. Через меня в пустоте возникает эхо и в пустыне обманчивые здания. Я извожу искры из кошачьего меха и филину наплакала ночные рыдания. Теку, неподвижная, лежу, текучая, золотая и темная, раздробленная и целая, родная и непонятная слепая пророчица, косное желание. Ростки мироздания — я вывожу траву из подземной гнили, я, подымая прямо деревья — на косогорах и уклонах растут они прямо, — я воздвигаю храмы. Мною головы людей смотрят в небо и поднимают вспученные мужские органы (прямо, крепко, вверх) для той же цели. Слушай, слушай! Зови меня Ева, Еннойя, Душа мира, София. Я в тебе, и ты во мне. Я, ты и Бог — трое, четвертого нет. — Тихим воркованьем наполнились уши. Посветлели последние тени; голос пел все нежнее, все глуше, по долинным опускаясь ступен. Как проснувший поднял я голову и увидел круглое, как диск, солнце.