До смерти мне грозила смерти тьма

До смерти мне грозила смерти тьма, И думал я: подобно Оссиану, Блуждать во мгле у края гроба стану; Ему подобно, с дикого холма Я устремлю свои слепые очи В глухую бездну нерассветной ночи, И не увижу ни густых лесов, Ни волн полей, ни бархата лугов, Ни чистого, лазоревого свода, Ни солнцева чудесного восхода; Зато очами духа узрю я Вас, вещие таинственные тени, Вас, рано улетевшие друзья, И слух склоню я к гулу дивных пений, И голос каждого я различу, И каждого узнаю по лицу. Вот первый: он насмешливый, угрюмый, С язвительной улыбкой на устах, С челом высоким под завесой думы, Со скорблю во взоре и чертах! В его груди, восторгами томимой, Не тот же ли огонь неодолимый Пылал, который некогда горел В сердцах метателей господних стрел, Объятых духом вышнего пророков? И что ж? неумолимый враг пороков Растерзан чернью в варварском краю… А этот край он воспевал когда-то, Восток роскошный, нам, сынам заката, И с ним отчизну примирил свою!— И вот другой: волшебно-сладкогласный Сердец властитель, мощный чародей, Он вдунул, будто новый Промефей, Живую душу в наш язык прекрасный… Увы! погиб повременно певец: Его злодейский не щадил свинец! За этою четою исполинской Спускаются из лона темноты Еще две тени: бедный Дельвиг, ты, И ты, его товарищ, Баратынский! Отечеству драгие имена, Поэзии и дружеству святые! Их музы были две сестры родные, В них трепеталася душа — одна!