Колосья

Пшеница отдалась на милость смерти, уже серпы колосья режут. Склоняет тополь голову в беседе с душою ветра, легкой, свежей. Пшеница хочет одного: молчанья. На солнце отвердев, она вздыхает по той стихийной широте, в которой мечты разбуженные обитают. А день, от света и звучанья спелый, на голубые горы отступает. Какой таинственною мыслью колосья заняты до боли? И что за ритм мечтательной печали волнует поле?.. На старых птиц похожие колосья взлететь не могут. В их головках стройных из золота литого мозг, черты лица спокойны. Все думают о том же, размышляя над тайною, глубокой и тяжелой. Живое золото берут из почвы, и жар лучей, как солнечные челы, сосут и одеваются лучами, чтоб стать душой муки веселой. Вы наполняете меня, колосья, веселою печалью! Придя из дальней глубины веков, вы в Библии звучали; согласным хором лир звените вы, когда вас тишиной коснутся дали. Растете вы, чтоб накормить людей. А ирисы и маргаритки в поле рождаются всему наперекор. Вы — золотые мумии в неволе. Лесной цветок рождается для сна, для жизни умереть — вот ваша доля.