Кухня времени

Эдуарду Багрицкому «Дай руку. Спокойно… Мы в громе и мгле Стоим на летящей куда-то земле». Вот так, постепенно знакомясь с тобою, Я начал поэму «Курьерский поезд». Когда мы с Багрицким ехали из Кунцева В прославленном автобусе, на вечер Вхутемаса, Москва обливалась заревом пунцовым И пел кондуктор угнетенным басом: «Не думали мы еще с вами вчера, Что завтра умрем под волнами!..» Хорошая спортсменка, мой моральный доктор, Однажды сказала, злясь и горячась: «Никогда не ведите движений от локтя — Давайте движенье всегда от плеча!..» Теперь, суммируя и это, и то, Я подвожу неизбежный итог: Мы — новое время — в разгромленной мгле Стоим на летящей куда-то земле. Пунцовым пожаром горят вечера, История встала над нами. — Не думали мы еще с вами вчера, Что завтра умрем под волнами. Но будут ли газы ползти по ночам, Споют ли басы орудийного рокота,— Давайте стремительный жест от плеча, Никогда не ведите движений от локтя! Вы думали, злоба сошла на нет? Скелеты рассыпались? Слава устала? Хозяйка три блюда дает на обед. Зимою — снежит, а весною — тает. А что, если ужин начинает багроветь? И злая хозяйка прикажет — «Готово!» Растает зима от горячих кровей, Весна заснежит миллионом листовок. И выйдет хозяйка полнеть и добреть, Сливая народам в манерки и блюдца Матросский наварный борщок Октябрей, Крутой кипяток мировых Революций. И мы в этом вареве вспученных дней, В животном рассоле костистых событий — Наверх ли всплывем или ляжем на дне, Лицом боевым или черепом битым. Да! Может, не время об этом кричать, Не время судьбе самолетами клектать, Но будем движенья вести от плеча, Широко расставя упрямые локти! Трамвайному кодексу будней — не верь! Глухому уставу зимы — не верь! Зеленой программе весны — не верь! Поставь их в журнал исходящих. Мы в сумрачной стройке сражений теперь, Мы в сумрачном ритме движений теперь, Мы в сумрачной воле к победе теперь Стоим на земле летящей. Мы в дикую стужу в разгромленной мгле Стоим на летящей куда-то земле — Философ, солдат и калека. Над нами восходит кровавой звездой, И свастикой черной и ночью седой Средина двадцатого века!