Сон

Мне снилось: мир притих и ждет конца. Многое менялось перед смертью: Стремительно меняло цвет лица И торопливо обрастало шерстью. «Быть иль не быть?» — вопрос решен. И я увидела, как некто В единый миг был начисто лишен Былых тысячелетий интеллекта. «Жить! — он кричал. — Скорей, скорей, скорей! Жить для себя и жизнь хватать за глотку!» А в желтых лужах высохших морей Приятели дохлестывали водку И всяко развлекались: тот просил В долг (перед смертью!) рубль; тот плакал зло и звонко… И кто-то, пробегая, откусил Пол-ляжки от живого поросенка, И кто-то в исступленье проорал, Что был издевкой неба купол синий, И, как рабыню, в карты проиграл Ту, что вчера со страхом звал богиней. О страшный суд! Неужто ни души Бессмертной так и не было на свете?! Но что я вижу! Книги, чертежи, мотыги, статуи, Рыбачьи сети… Здесь каждый что-то строил, пел, лепил, А мглы нависшей как бы и не видел: Кто прежде ненавидел и любил, Тот и теперь любил и ненавидел. И между тем как, ползая у ног, Собаки жались к маленьким каюрам, Художник на последний свой мазок Поглядывал с критическим прищуром, И шел поэт, спокойный, как ковчег Над всплесками библейского потопа, И телескоп смотрел, как человек, И человек стоял у телескопа. Как светятся два глаза! Как приник Он к блеску звезд, сочувственно дрожащих! Как счастлив! — Хоть не станет через миг Ни глаз, ни звезд, глазам принадлежащих. И в страшный час, когда из подлеца, Как залп из жерла, хлынул крик развязки, И вылезло лицо из-под лица, И выпрыгнула маска из-под маски, — Вбежал какой-то хрупкий человек, Стал посреди всего земного шара, С лицом усталым, как весенний снег, Подтаявший от близости пожара. «Нашел! — Он крикнул. — Эврика! — Раскрыв народам быстрые объятья, — Я знал, я знал, что входит в яд и в ад Противоядье и противоадье! Не будет взрыва! Атомы за нас! Я усмирил веществ восставших смуту! Я сделал все. И завершил — сейчас. Да — в этот миг, в предсмертную минуту».