Золушка

Моя поэзия, как Золушка, забыв про самое своё, стирает каждый день, чуть зорюшка, эпохи грязное бельё. Покуда падчерица пачкается, чумаза, словно нетопырь, наманикюренные пальчики девицы сушат врастопыр. Да, жизнь её порою тошная. Да, ей не сладко понимать, что пахнет луком и картошкою, а не шанелью номер пять. Лишь иногда за всё ей воздано — посуды выдраив навал, она спешит, воздушней воздуха, белее белого, на бал! И феей, а не замарашкою, с лукавой магией в зрачках, она, дразня и завораживая, идёт в хрустальных башмачках. Но бьют часы, и снова мучиться, стирать, и штопать, и скрести она бежит, бежит из музыки, бежит, бежит из красоты. И до рассвета ночью позднею она, усталая, не спит и, на коленях с тряпкой ползая, полы истории скоблит. В альковах сладко спят наследницы, а замарашке, — как ей быть?! — ведь если так полы наслежены, кому-то надо же их мыть. Она их трёт и трёт, не ленится, а где-то, словно светлячок, переливается на лестнице забытый ею башмачок.