Данила Кузьмич

Немножечко меньше их, чем Ивановых, Но все-таки много на свете Смирновых: Смирновы — врачи и Смирновы — шоферы, Радисты, артисты, танкисты, шахтеры, Швецы, кузнецы, продавцы, звероловы, Смирновы — певцы и поэты Смирновы, Есть дети Смирновы и взрослые тоже, И все друг на друга ничуть не похожи: Веселые, мрачные, добрые, злые, Смирновы — такие, Смирновы — сякие. Один из Смирновых попал в эту книжку. Приехал я раз в небольшой городишко, На карте отмечен он маленькой точкой — Географ ему не поставил кружочка. В том городе были: аптека и баня, Больница и школа, и парк для гулянья, Некрасова улица, площадь Толстого, Базар и вокзал пароходства речного. Но самое главное в городе этом Был выросший за год и пущенный летом, Кругом огорожен стеной здоровенной, Завод номерной. Очень важный. Военный. Из не пробиваемой пулями стали В три смены он делал для танков детали. И я вам хочу рассказать про Смирнова, Который вставал в половине шестого, Который, с трудом подавляя зевоту, Садился в трамвай и спешил на работу, Где восемь и десять часов, если надо, Работал как мастер шестого разряда. Я шел по заводу, вдруг слышу: — Здорово! — Вот так в первый раз я услышал Смирнова. «Здорово!» — хотел я кому-то ответить, Кого не успел еще даже заметить. — Что ходишь? Что смотришь? — послышалось снова. И тут в первый раз я увидел Смирнова. Я знал, что бывают какие-то гномы, Которые людям по сказкам знакомы. Я помню, что слышал однажды от сына, Что жил человечек смешной — Буратино, Которого ловкий топор дровосека Из чурки простой превратил в человека. Но в жизни своей не встречал я такого, Как этот Смирнов, человечка живого! В большой, не по росту, казенной тужурке, В огромной ушанке из кроличьей шкурки, В таких сапожищах, что я испугался, Стоял человечек и мне улыбался. — Как звать? — я спросил. — По работе кто знает, — Ответил малыш, — Кузьмичом называет. Смирновым Кузьмой был покойный папаша, Данила Кузьмич — будет прозвище наше. — А сколько вам лет? — я спросил у Смирнова. — Четырнадцать минуло двадцать восьмого, — Сердито ответил он басом солидным (Должно быть, вопрос показался обидным). — Да ты не сердись! — А чего мне сердиться! — Кузьмич отмахнулся большой рукавицей. — Таких-то не мало у нас на заводе. И ростом другие поменее вроде! Мы шли с Кузьмичом корпусами завода, И нас проверяли у каждого входа, У каждого выхода нас проверяли — Мы оба свои пропуска предъявляли. — Куда мы идем? — я спросил у Смирнова, Но я из ответа не понял ни слова. Гудели динамо — жуки заводные, Шуршали, как змеи, ремни приводные. И масло машинное ниточкой тонкой Тянулось без устали над шестеренкой. И падали на пол, цепляясь друг к дружке, Витые стальные, блестящие стружки. И нужные танкам стальные детали Со звоном одна за другой вылетали. И вот наконец мы дошли до плаката: «Берите пример со Смирнова, ребята! В тылу не расходится дело со словом, На фронте танкисты гордятся Смирновым!» А сам мужичок с ноготок знаменитый По шумному цеху шагал деловито. И кто мог подумать, что в эту минуту Его вспоминали в сражении лютом! Смирнов по-хозяйски зашел за решетку, Умело взял в руки железную щетку, Протер этой щеткой поверхность металла. Как зеркало, сразу она засияла. — Включайте рубильник. Готово? — Готово! — И я за работой увидел Смирнова. И понял я, что никакой Буратино Не смог бы стоять возле этой машины И что никакие волшебники-гномы, Которые людям по сказкам знакомы, Которые силой чудесной владеют, Творить чудеса, как Смирнов, не сумеют. И я, человек выше среднего роста, Себя вдруг почувствовал карликом просто. Прославим же юного мастерового: Ткача, маляра, кузнеца и портного, Сапожника, токаря и столяра. Даниле Смирнову и прочим — УРА!