Боярин Брянский

Народное предание. Это предание распространено в Тверской губернии, в деревне Лакотцы. За зеленым лесом зорька золотая Гаснет, догорая алыми лучами; С вышины лазурной ночка голубая Смотрит вниз на землю звездами-очами, Над рекой клубятся легкие туманы, И бежит шалунья, нивы обвивая, Пробуждая плеском сонные поляны, Темный лес веселой струйкой оживляя. Некогда над этой речкой голубою Был боярский терем, мрачный и угрюмый. Он стоял одетый зеленью густою, Точно гордый витязь с затаенной думой. На заре нередко тишина немая Нарушалась песнью девичьей живою: В тереме угрюмом, юность вспоминая, Жил опальный кравчий с дочкой молодою. Занятый мечтою о минувшем счастье, Вспоминая сердцем прежние сраженья, Нелегко боярин выносил ненастье, Втайне ожидая царского прощенья. Но года бежали — из Москвы нет вести, Поседел боярин в горе и изгнаньи; Постарел он в думе о боярской чести И в глубоком, скрытом на душе, страданьи. Между тем из прежней розовой малютки Дочь его уж стала девушкой-красою. На устах лукавых вечный смех да шутки, Ясный взор сверкает жизнью молодою. Чуть блеснет, бывало, зорька золотая Над рекой, одетой утренним туманом, Уж звенит и льется песня, не смолкая, По лугам росистым и лесным полянам. День пройдет в работе. Вечером ведется Разговор про славу и былые брани. Оживет боярин… сердце встрепенется, Вспомнив про паденье и позор Казани. Слушает Мария — грезы молодые Битву ей рисуют яркими чертами… А в окошко смотрят звезды золотые, И луна сверкает бледными лучами. За окном деревья, будто великаны, Шевелят в раздумье темными ветвями; Словно дым от пушек, белые туманы Над рекой зеркальной носятся волнами. И в ночном затишье слышатся ей звуки: Стоны, плач, проклятья, страшный вопль страданья, И порой как будто крик последней муки За рекой раздастся в гробовом молчаньи. С утром вновь смеются розовые губки, И далёко слышны милый смех и шутки. С утром — снова песни льются, не смолкая. Так бежит неслышно молодость живая. Уж пора и замуж отдавать Марию; Загрустил боярин гордый и угрюмый И не спал нередко ночи голубые, Занятый всё той же неразлучной думой. Часто проникало тайное сомненье В грудь его больную злобною змеею: Полно, не напрасно ль жаждет он прощенья, Не забыт ли Брянский Русью и Москвою? Может быть, другие стали там у трона; Царский взор встречают, пьют из чаши царской; Может быть, другие, царству оборона, Сели в царской думе на скамье боярской? Нет, не позабыты прежние сраженья, Не забыт и Брянский, и гонец стрелою В терем одинокий вестником прощенья Прискакал однажды полночью глухою. Ожил мрачный терем, — принялись за сборы, Ожил и боярин и гонцу внимает: Царь-де забывает старые раздоры И тебя, боярин, снова призывает. Рад боярин. Только дочь его Мария, То узнав, поникла русой головою, Как огнем, сверкнули глазки голубые Горем и внезапной тайною тоскою. Сердце молодое облилось в ней кровью, Больно ей расстаться с тихою дубравой, А еще больнее — с первою любовью, С смелой, бесталанной головой кудрявой. Уж давно в соседстве мелким дворянином Жил Петруша Власов с матерью седою; Жил он одиноко, скромным селянином, Сам ходил по пашне за своей сохою. Как слюбилась с парнем гордая Мария, — Это знают только звезды золотые, Звезды золотые, ноченьки глухие, Да шалуньи-речки волны голубые. И не видит Брянский, что ночной порою Там, в светлице душной, тихо льются слезы, И не знает Брянский, за кого с тоскою В небеса несутся и мольбы и грезы. Утомился Брянский и уснул глубоко. Спит он и не знает, что его Мария Убежать решилась от отца далеко И покрыть позором волосы седые. Злобно воет ветер, тучи нагоняя; За угрюмым лесом дальний гром играет; Уж давно погасла зорька золотая, И седая полночь полог расстилает; Из окна Марии нитью золотою По волнам приветный огонек играет, И давно Мария с тайною тоскою Смотрит в сад и знака к бегству поджидает. Каждый легкий шорох, каждое движенье — Всё в ней вызывает муку ожиданья: «Вот он… вот…»; но снова пролетит мгновенье, И опять повсюду мертвое молчанье, Только ветер с плачем шевелит ветвями И кусты осоки над рекой качает, Да река о берег мутными волнами С безысходной грустью глухо ударяет. Чу… хрустят и гнутся камыши речные, Кто-то молодецки борется с волнами… «Ты, Петруша?..» — тихо молвила Мария, В темноту впиваясь робкими очами. — «Я… скорее, Маша…» И на всё готовый Ждал он, прислонившись. Жадно грудь дышала, Полон был отваги взор его суровый, И широкий ножик рученька сжимала. Вот она… раскрылись жаркие объятья, И уста слилися с нежными устами… Вдруг во мгле глубокой раздались проклятья, Глухо повторяясь дальними горами: «Здравствуй, дочь! Не ждала гостя дорогого?.. Принимай и потчуй из руки дворянской!.. Принимай с почетом старика седого!..» — Загремел, от злобы задыхаясь, Брянский. Но уж было поздно: беглецы сокрылись! Вот они безмолвно борются с волнами; Вот кусты осоки тихо расступились, И они исчезли, скрытые ветвями. Он плывет за ними… старческой рукою Волны-великаны смело рассекает… Не доплыл боярин — скрылся под водою, А над ним свой полог речка закрывает… Из кустов прибрежных беглецы взирали, Как погиб боярин, — но они и сами В беспощадной битве силы потеряли; Им не сладить снова с бурными волнами… Между тем, разбужен криками ночными, Ожил старый витязь — терем одинокий: Закипел повсюду толками людскими, Засиял огнями в темноте глубокой. Над рекой собравшись тесною толпою, Слуги рассуждали о беде великой: Как бы лучше сладить с мачехой-судьбою, Как поладить с речкой бурною и дикой. Вдруг дворецкий вспомнил древнее преданье: «Из воды возможно выкупить деньгами». И сейчас же отдал слугам приказанье Отворить подвалы ржавыми ключами. По волнам мятежным лунный луч дробится, И в кустах осоки гробовым рыданьем Резкий ветер стонет и угрюмо злится, Проносясь по листьям с тихим завываньем. Заскрипели двери, сундуки с деньгами Вынесли на берег; в волны голубые Серебро со звоном падает горстями… Глухо вторят звону струйки золотые… Буря умолкает… речка голубая Стихла понемногу грозными волнами, И над ней, качаясь, тихо выплывает Голова седая с мокрыми кудрями. Вот и плечи видно… руки обнажились, В серебристой пене борода мелькает… Но опять седые волны расступились, И река добычу скоро поглощает. «Денег не хватило… больше нет спасенья…» Над рекой рыдает бедная Мария, Грудь ее волнует горе и мученья, В голове мелькают мысли роковые: «Я всему виною… я тебя убила… — Шепчет дочь, поникнув в горе над водою. — Там, в пучине влажной, там твоя могила… Нет, я не расстанусь, мой отец, с тобою…» И глухим рыданьем замер голос нежный. Где ж она?.. Смотрите… вон она мелькает Над пучиной темной, в пене белоснежной, И в волнах угрюмых тихо исчезает. Нет ее… Погибла бедная Мария! Нет ее… Над нежной, русой головою Глухо захлебнулись волны голубые Влажной и холодной синей пеленою. С той поры нередко полночью глухою Над рекой слыхали тихие рыданья. То боярин Брянский с дочкой молодою, — Говорит народа робкое преданье, — То боярин Брянский просит погребенья… И спешит прохожий скорыми шагами Прочь от страшной речки в мирное селенье По тропинке, скрытой темными кустами.