Долго в ясную ночь я по саду бродил

Долго в ясную ночь я по саду бродил, Бледный месяц в лазури кусты серебрил И качался на зыби реки; А вдали, где заря, догорая, легла, Чуть виднелись убогие избы села И мерцали, дрожа, огоньки. Этот сад, с перекрестною сетью аллей, Эту реку, село и безбрежье полей — Всё вокруг я с младенчества знал. Здесь, на шатких качелях, в прохладной тени, В невозвратные дни, в незабвенные дни, Детский смех мой беспечно звучал. Здесь прочитана первая книга была, Здесь впервые стыдливо любовь расцвела В пробудившемся сердце моем. Этим звездам я милое имя твердил И на этом стволе в старину начертил Милый вензель дрожавшим ножом. Помню, как я в столице, за школьной стеной, Ждал весны с замиравшей от неги душой, Чтоб родимую глушь повидать, Ранним утром с ружьем по полям побродить, В ясный вечер веслом гладь реки бороздить, Душный полдень — в лесу переждать… Я природу тогда, как невесту, любил, Я с природой тогда, как с сестрой, говорил, И скорбел за нее я душой С каждым желтым листом, облетавшим с ветвей С каждым легким морозом осенних ночей, С каждой с неба упавшей звездой… А теперь?.. Отчего эта ночь мне страшна?.. Что в разбитой душе подымает она Из-под пепла остывшей любви, Из-под блеклых цветов ожиданий и грез?.. Я не ждал, не хотел этих хлынувших слез, Сладких грез, говорящих: «Живи!» Я страданьем купил мой холодный покой. Что же этою ночью вдруг сталось со мной? Оживает, трепещет душа; Снова детски хочу я любить и страдать, И не в силах я снова в груди удержать Детских слов: «Ах, как жизнь хороша!» Я давно уж привык никого не любить, Ничего не желать, ни о чем не просить, — И моей безнадежной тоской И пытливой работою мысли моей Я мечтал оградить от тревог и страстей Мою душу, как крепкой броней! И в раздумье стою я, — и сам не пойму, Верить чуткой душе или верить уму? И со страхом я слышу, что вновь В это сердце, больное от скорби и ран, [В это мертвое сердце свой сладкий обман Заронили мечты и любовь!..]