Олаф и Эстрильда

1 «Кто он, — молвил Гаральд, — тот певец-чародей, Тот избранник, отмеченный божьим перстом, Чьи напевы звучат по отчизне моей, Зажигая сердца непонятным огнем? Их поет поселянин, трудясь за сохой, И поет их рыбак, выплывая в залив, Белый парус над лоном волны голубой Горделиво навстречу заре распустив; Я слыхал их под грохот железных мечей, На кровавых полях в беспощадном бою, Я внимал им в лесу, у бивачных огней Торжествуя с дружиной победу мою; И хочу я услышать их в замке моем!.. Призовите ж певца!.. Пусть, спокоен и смел, Он споет предо мной, пред своим королем, То, что с дивною силой народу он пел!..» 2 Льют хрустальные люстры потоки лучей, Шелк, алмазы и бархат блистают кругом, И Гаральд, окруженный толпою гостей, Восседает на троне своем золотом… Распахнулась завеса — и вводят певца: Он в крестьянском наряде и с лютней в руках; Вьются кудри вокруг молодого лица, Пышет знойный загар на румяных щеках… Поклонился певец королю и гостям, Огляделся вокруг — и смутился душой: Слышит юный Олаф: пробежал по рядам Тихий смех, словно моря далекий прибой; Видит юный Олаф: сотни чуждых очей На него любопытно и зорко глядят… Льют хрустальные люстры потоки лучей, Шелк, алмазы и бархат повсюду горят… 3 И взглянул он вперед, — оглушен, ослеплен И испуган богатством, разлитым кругом… Боже, что с ним такое?.. То явь или сон? Кто там рядом, на троне, с его королем? То Эстрильда-краса, королевская дочь… Ярче вешних небес на Эстрильде наряд… И не в силах волненья Олаф превозмочь, И не в силах отвесть очарованный взгляд. Как зеленая ель в заповедных лесах, Молодая царевна гибка и стройна; Как сверкающий снег на норвежских горах, Молодая царевна печально-бледна. По плечам разметались душистой волной Золотистые кольца упрямых кудрей, И, как море темно перед близкой грозой, — Так темна глубина ее синих очей… 4 Не смеются они над смущенным певцом; Нет, они говорят: «Я грустна… я больна… Ах, зажги мое скорбное сердце огнем, Разбуди мое скорбное сердце от сна! Что мне роскошь дворца? Что мне пышный наряд? Что мне льстивые речи корыстных рабов? Я хотела бы в лес, где деревья шумят, Я хотела б в поля, на ковер из цветов!.. Позабытая всеми, свободна, одна, — Убежать я хотела б на берег морской, Чтоб послушать, как дышит в тумане волна И как ветер, ласкаясь, играет с волной… Ненавистен и тяжек мне царский венец, — Ненавистней тюрьмы и тяжеле цепей!.. Исцели ж мое бедное сердце, певец, Исцели его сладкою песней своей!..» 5 И ударил Олаф по струнам и запел, — Так запел, как доныне еще не певал: Юный голос слезами печали звенел, Зноем страсти и негой желаний дрожал. Пел о солнце Олаф и о ясной весне, О манящих улыбках и нежных очах; Пел о том, как в весеннюю ночь, при луне, Пляшут эльфы, резвясь на душистых цветах; Пел о громких деяньях могучих вождей, Пел о славных сраженьях и ранах бойцов, О печали их жен, о любви матерей, О смятеньи и страхе сраженных врагов, — И была его песнь словно буря дика, Словно буря ночная в родимых горах, И была его песнь как молитва сладка, Как молитва на детских, невинных устах!.. 6 Не вернется Олаф. Как в былые года, Из конца и в конец по отчизне своей Не пройдет он опять никогда, никогда, Не вернется Олаф из-за чуждых морей… Не звучать его песне ни в царском дворце, Ни в рыбачьем челне, ни в углу бедняка… Плачь, родная страна, об угасшем певце! Погубили Олафа любовь и тоска!.. Там, где жгучее солнце на море песков С раскаленных небес беспощадно глядит; Там, где пальмы качают короны листов И гремучий ручей по корням их бежит, — Там навеки затих наш родной соловей, Там навеки затмилась Олафа звезда. Плачь, родная страна! Из-за чуждых морей Не вернется Олаф — никогда, никогда!..