1940-1941

«Мессершмитт» над составом пронесся бреющим. Стоим, смеемся: — Мол, что нас? — Мол, что нам?! — Ложитесь!— нам закричал Борейша, Военюрист, сосед по вагону. Почти два года прошло С тех пор, как Узнали мы пороха запах прогорклый. И смерти в сугробах зыбучих и сизых Узнали впервые свистящую близость. С тех пор как учились В штыки подниматься И залпами резать Бессонный рассвет… Мы вернулись домой, Повзрослев на пятнадцать Прижимисто прожитых Лет. Гадали — теперь, мол, ничем не поправить, Решали — на лыжном, на валком ходу Мы ее второпях обронили на Ярви В этом году. Но юность, горевшая полным накалом, Радугой билась о грани бокалов И в нескончаемом споре ночном Снова вздымала на щит: «Нипочем!» Снова на зависть слабым и старым Сорванной лентой смеялась над стартом И, жизнь по задуманной мерке кроя, Брала за рукав и тянула в края, Где солнце вполнеба, Где воздух как брага, Где врезались в солнце Зубцы Карадага, Где море легендой Гомеровой брошено Ковром киммерийским У дома Волошина. Через полгода те, кто знал нас в шинелях, Встречаясь с нами, глазам не верили: Неужто, мол, с ними, с юнцами, в метелях От бою к бою мы версты мерили? Суровость с плеч, как шинель, снята, И голос не тот, и походка не та, Только синий взгляд потемнеет вдруг, Лишь напомнит юнцу визг свинцовых вьюг. «Мессершмитт» над составом пронесся бреющим. Стоим притихнув: Слишком многое На память пришло Под свист режущий Пуль ураганных У края дороги. И если бы кто заглянул нам в лица, По фамилии б назвал, Не решившись по имени: — Товарищ такой-то, Не с вами ли именно Случилось Из финского тыла пробиться?!