Поездка на хутор

(Отрывок ив поэмы «Городской голова») Уж кони у крыльца стояли. От нетерпенья коренной Сухую эемлю рыл ногой; Порой бубенчики звучали, Семен сидел на облучке, В рубашке красной, кнут в руке; На упряжь гордо любовался, Глядел, глядел — и засмеялся, Вслух коренного похвалил И шляпу набок заломил. Ворота настежь отворили, Семен присвистнул, — туча пыли Вслед за конями понеслась, Не догнала — и улеглась. По всей степи — ковыль, по краям — все туман. Далеко, далеко от кургана курган; Облака в синеве белым стадом плывут». Журавли в облаках перекличку ведут. Не видать ни души. Тонет в волоте день, Пробежать по траве ветру сонному лень. А цветы-то, цветы! как живые стоят, Улыбаются, глазки на солнце глядят, Словно речи ведут, как их жизнь коротка, Коротка, да без слез, от забот далека. Вот и речка… Не верь! то под жгучим лучом Отливается тонкий ковыль серебром. Высоко-высоко в небе точка дрожит Колокольчик веселый над степью звенит, В ковыле гудовень — и поют, и жужжат, Раздаются свистки, молоточки стучат; Средь дорожки глухой пыль столбом поднялась, Закружилась, в широкую степь понеслась… На все стороны путь: ни лесочка, ни гор! Необъятная гладь! неоглядный простор! Мчится тройка, из упряжи рвется, Не смолкает бубенчиков звон, Облачко за телегою вьется, Ходит кругом земля с двух сторон, Путь-дорожка назад убегает, А курганы заходят вперед; Луч горячий на бляхах играет, То подкова, то шина блеснет; Кучер к месту как будто прикован, Руки вытянул, вожжи в руках; Синей степью седок очарован — Любо сердцу, душа вся в очах! «Не погоняй, Семен! устали!» — Хозяин весело сказал, Но кони с версту пробежали, Пока их кучер удержал. Лениво катится телега, Хрустит под шинами песок; Вздохнет и стихнет ветерок; Над головою блеск и нега. Воздушный продолжая бег, Сверкают облака, как снег. Жара. Вот овод закружился, Гудит, на коренную сел; Спросонок кучер изловчился, Хвать кнутовищем — улетел! Ну, погоди! — Перед глазами Мелькают пестрые цветы. Ум занят прежними годами Иль праздно погружен в мечты. Евграф вздохнул. Воображенье На память детство привело: В просторной комнате светло; Складов томительное чтенье Тоску наводит на него. За дверью шум: отец его Торгует что-то… Слышны споры, О дегте, лыках разговоры И серебра и рюмок звон… А сад сияньем затоплен; Там зелень, листьев трепетанье. Там лепет, пенье и жужжанье — И голоса ему звучат: Иди же в сад! иди же в сад! — Вот он в гимназию отправлен, Подрос — и умный ученик; Но как-то нелюдим и дик, Кружком товарищей оставлен. День серый. В классе тишина. Вопрос учитель предлагает; Евграф удачно отвечает, Восторга грудь его полна. Наставник строго замечает: «Мещанский выговор у вас!» И весело хохочет класс; Евграф бледнеет. — Вот он дома; Ему торговля уж знакома. Но, боже! эти торгаши!.. Но это смрадное болото, Где их умом, душой, работой До гроба двигают гроши! Где все бессмысленно и грязно, Где все коснеет и гниет… Там ужас сердце обдает! Там веет смертью безобразной!.. Но вот знакомый изволок. Уж виден хутор одинокой, Затерянный в степи широкой, Как в синем море островок. Гумно заставлено скирдами. Перед избою на шесте Бадья заснула в высоте; Полусклоненными столбами Подперта рига. Там — вдали — Волы у стога прилегли. Вокруг безлюдье. Жизни полны, Без отдыха и без следа, Бегут, бегут, бог весть куда, Цветов, и трав, и света волны… Семен к крылечку подкатил И тройку ловко осадил. Собака с лаем подбежала, Но дорогих гостей узнала» Хвостом махая, отошла И на завалинке легла. Евграф приказчика Федота Застал врасплох. За творогом Сидел он с заспанным лицом. Его печаль, его забота, Жена смазливая в углу Цыплят кормила на полу, Лентяем мужа называла, Но вдруг Евграфа увидала, Смутясь, вскочила второпях С густым румянцем на щеках. Приказчик бормотал невнятно: «Здоровы ль? Оченно приятно!» — Кафтан поспешно надевал И в рукава не попадал. «Эй, Марья! Ты бы хоть покуда… Слепа! творог-то прибери! Да пыль-то с лавки, пыль сотри… Эх, баба!.. Кши, пошли отсюда!.. А я, того-с… велел пахать… Вот гречу будем васевать». Евграф сказал: «Давно бы время! — В амбар приказчика повел И гречу указал на семя; Все закрома с ним обошел; В овес, и в просо, и в пшеницу Глубоко руку погружал, — Все было сухо. Приказал Сменить худую половицу И, выходя, на хлев взглянулs Федота строго упрекнул: «Эх, брат! навозу по колени… За чем ты смотришь?» — «Всё дела! Запущен, знамо, не от лени… Кобыла, жаль, занемогла!» — «Какая шерстью?» — «Вороная. Евграф конюшню отворил, Приказчик лошадь выводил. С боками впалыми, больная,. Тащилась, чуть переступая. «Хорош присмотр! Опоена!» «Ему, знать, черти рассказали», — Приказчик думал. «Нет-с, едва ли! Мы смотрим. Оттого больна — Не любит домовой. Бывает, На ней всю ночь он разъезжает По стойлу; поутру придешь — Так у бедняжки пот и дрожь». Евграф вспылил: «Ведь вот мученье! Найдет хоть сказку в извиненье!» Но, проходя межами в поле, Казалось, он вздохнул на воле, Свою досаду позабыл И всходы зелени хвалил. Приказчик разводил руками: «Распашка много-с помогла… Вот точно пух земля была, — Так размягчили боронами!» — «Где овцы? Я их не видал». — «Вон там… где куст-то на кургане». Но взор Евграфа замечал Лишь пятна серые в тумане; Что ж! ночью можно отдохнуть — И он к гурту направил путь. Заснула степь, прохладой дышит, В огне зари полнеба пышет, Полнеба в сумраке висит; По тучам молния блестит; Проворно крыльями махая, С тревожным криком в вышине Степных гостей несется стая. Маячит всадник в стороне, Помчался конь, — хвостом и гривой Играет ветер шаловливый, При зорьке пыль из-под копыт Румяным облачком летит. Неслышным шагом ночь подходит, Не мнет травы, — и вот она,. Легка, недвижна и темна. Молчаньем чутким страх наводит… Вот енова блеск — и гряну» гром, И степь откликнулась кругом. Евграф к избушке торопился, Приказчик следом поспешал; Барбос их издали узнал, Навстречу весело пустился, Но вдруг на ветер поднял нос, Вдали послышав скрип колес, — И в степь шарахнулся. За ними. Румян и потом окроплен, Меж тем посиживал Семен. Его веселыми речами Была приказчика жена Чуть не до слез рассмешена. «Эх, Марья Львовна! Ты на волю Сама недавно отошла; Ты, значит, в милости была У барина: и чаю вволю Пила, и всё… А я, как пес, Я, как щенок, средь дворни рос; Ел что попало. С тумаками Всей барской челяди знаком. Отец мой, знаешь, был псарем, Да умер. Барин жил на славу: Давал пиры, держал собак; Чужой ли, свой ли, — чуть не так, Своей рукой чинил расправу. Жил я, не думал, не гадал, Да в музыканты и попал. Ну, воля барская, известно… Уж и пришло тогда мне тесно! Одели, выдали фагот, — Играй! Бывало, пот пробьет, Что силы дую, — все нескладно! Растянут, выдерут изрядно, — Опять играй! Да целый год Таким порядком дул в фагот! И вдруг в отставку: не годился! Я рад, молебен отслужил, Да, видно, много согрешил: У нас ахтер вина опился — Меня в ахтеры… Стало, рок! Пошла мне грамота не впрок! Бывало, что: рога приставят, Твердить на память речь заставят, Ошибся — в зубы! В гроб бы лег, — Евграф Антипыч мне помог. Я, значит, знал его довольно, Ну, вижу — добр; давай просить: «Нельзя ль на волю откупить?» Ведь откупил! А было больно!» И пятерней Семен хватил Об стол. «Эхма! собакой жил!» Евграф за ужин не садился; И не хотел, и утомился, И свечку сальную зажег, На лавку в горенке прилег. Раз десять Марья появлялась, Скользил платок с открытых плеч, Лукавы были взгляд и речь, Тревожно грудь приподнималась… Евграф лежал к стене лицом И думал вовсе о другом. Носилась мысль его без цели; Едва глаза он закрывал, В степи ковыль припоминал, Над степью облака летели; То снова вздор о домовом В ушах, казалось, раздавался, Приказчик глупо улыбался… «Гм… Знахарь нужен-с… Мы найдем…» Взялся читать, — в глазах пестрело, Вниманье скоро холодело, Но, постепенно увлечен, Забыл он все, забыл и сон. Уж петухи давно пропели. Над свечкой вьется мотылек; Круг света пал на потолок, И тишь, и сумрак вкруг постели; По стеклам красной полосой Мелькает молния порой, И ветер ставнем ударяет… Евграф страницу пробегает, Его душа потрясена, II что за песнь ему слышна! «Вы пойте мне иву, зеленую иву…» Стоит Дездемона, снимает убор, Чело наклонила, потупила взор; «Вы пойте мне иву, зеленую иву…» Бледна и прекрасна, в тоске замирает, Печальная песня из уст вылетает: «Вы пойте мне иву, зеленую иву! Зеленая ива мне будет венком…» И падают слезы с последним стихом. Уходит ночь, рассвет блеснул, И наконец Евграф уснул.