Разбранена я, верно, вами

К С. К. H. Разбранена я, верно, вами; Чтоб горю этому помочь, Пишу сегодня к вам стихами,— Писать иначе мне невмочь. Несется буря и угроза Вкруг томной лени наших дней; Тяжка становится мне проза, И раззнакомилась я с ней. Да, собиралася сначала Весьма усердно, как всегда, Я к вам писать, — и не писала; Но где же грех? и где беда? Ужель нельзя нам меж собою Сойтися дружбою мужскою? Ужель во всем нужна нам речь? Не верим ли в союз мы прочный? Не можем ли любви заочной Без писем долго мы сберечь? Все переписки, молвить строго, Лишь болтовня и баловство: Они иль слишком скажут много, Или уж ровно ничего. Известья ль ждете вы? — Какого? Чего боитесь не узнать, Когда всё плохо то, что ново? Когда незнанье — благодать? Надежд веселую отвагу Сменяет тяжкая тоска; И без нужды марать бумагу Не поднимается рука. Несется гневно воля века, Покуда новая опека Смирит неистовство его; Но на тревогу человека Спокойно смотрит естество. Краса заката и восхода Всё величава и пышна, И неизменная природа Порядка стройного полна. Нашедши уголок уютный, Где можно грезам дать простор, Годины этой многосмутной Хочу не слушать крик и спор; Не спрашивать про сейм немецкий, Давно стоящий на мели; Не знать о вспышке этой детской, С которой справился Радецкий; О всем, что близко и вдали; О нам уж свойственной холере, О всех страданиях земли, О Ламартине, Косоидьере, О каждой радостной химере, Которой мы не сберегли. Хочу я ныне жить невеждой, И, ставя помыслам черту, Далекой тешиться надеждой, Хранить любимую мечту; И, пропуская без вниманья Национального собранья Ошибки, ссоры и грехи, Забыв, что есть иная треба, Хочу глядеть на бездну неба, Скакать верхом, читать стихи. Нам думы убаюкать надо, Упиться надо чем-нибудь; Не в силах обращать мы взгляда На поколений грозный путь. Порой идея роковая Должна носиться в край из края, И должен иногда народ, Добра и зла не различая, Безумно броситься вперед. Оставим всё на волю бога; Авось тяжелый минет срок! Авось пойдет Европе впрок Ее сердитая тревога! Мы будем жить, свой пыл смиря И предавался — хоть вере, Что свидимся по крайней мере В Москве, в начале октября.