Особенной должна

Особенной должна Быть редкость, неожиданным явленье, Возможность для сравненья Дающее со мною, – разве нет? Где брезжит первый свет, Есть птица – диво стороны далекой: Без друга, одинока, От вольной смерти восстает она. Так страсть моя – одна, Так, полная высокого стремленья, Не может жить без солнца своего, Так гаснет – для того, Чтоб вновь пылать, не зная утоленья, Горит, сгорает, чтобы возродиться, Как чудо-птица, жизни вновь полна. Могучий камень скрыт В индийском море: силой притягает К себе железо он и отторгает Его от дерева, топя суда. Знакомая беда! Так среди слез, в пучине, риф прекрасный Мой краткий век злосчастный, Мою ладью гордыней сокрушит; Так не принадлежит Мне больше сердце, не оберегает Давно меня, затем что предпочла Любимая скала Железу плоть; так в бездну повергает Меня, страша безвременной могилой, Мой камень милый, мой живой магнит. Есть в Африке края, В которых обитает зверь кротчайший, Но болью величайшей Грозят его глаза, что смерть таят. И, обращая взгляд К сей твари, следует остерегаться Глазами с ней встречаться: Опасна только ими тварь сия. Но, зная это, я Упрямо, с неуклонностью редчайшей На муку вновь иду, нетерпелив: Влечет слепой порыв Туда, где взором, негою сладчайшей Мне смерть сулит, позвав на путь тернистый, Moij ангел чистый, хищница моя. Родник на юге бьет, Что именем от солнца происходит: Как только ночь приходит, Вода кипит, а утром – холодна (Тем холодней она, Чем выше солнце на небесном своде). Источник слез, я – вроде Того ключа уже который год: Едва лишь настает Для взгляда ночь, когда он не находит Лучей живого солнца, я горю; Но только посмотрю На светоч мой – и сразу сердце сводит: Внутри неузнаваем и снаружи, Дрожу от стужи, превращаюсь в лед. Как явствует из книг, Есть в Греции, в Эпире, ключ студеный, Что факел незажженный Зажжет, волной своей воспламени. Любовного огня Душа моя еще не испытала, Когда пред ней предстала Холодная краса, – ив тот же миг В душе огонь возник, И перед нею, мукой опаленной, И камень бы разжалобиться мог. Но кто ее зажег, Сам погасил огонь, едва рожденный. Так сердце зажигала и гасила Вновь эта сила – мой живой родник. Струятся два ключа На островах Фортуны: кто напиться Из первого склонится, Умрет, смеясь; воды в другом испив, Он будет снова жив. И я бы умер весело, быть может, Но мука сердце гложет, Неслыханное счастье омрача. Амур, молчи, умча Меня туда, где слава – небылица, О роднике, который полн всегда, Особенно когда Апрельской трелью слух ласкает птица И слез источник глубже океана: Весною рана снова горяча. Кто обо мне тебя, Канцона, спросит, – скажешь: «Берег Сорги, Закрытый дол меж гор – его приют, Куда его зовут Амур и образ той, что не в восторге От нас, не зная жалости нисколько, Себя лишь только на!ечле любя»