Удел счастливый мой, пора блаженства

Удел счастливый мой, пора блаженства, Златые дни, безоблачные ночи, И вздохи нежные, и сладость лада Моих латинских строф и новых песен Внезапно вылились в печаль и в слезы, И немила мне жизнь, и жажду смерти. Жестокой, злой, неумолимой Смерти Я говорю: Лишив меня блаженства, Ты сделала моим уделом слезы, И мрачны дни мои, унылы ночи. Мучительные вздохи – не для песен, И скорбь моя сильней любого лада. Где признаки утраченного лада? В словах о муках, в помыслах о смерти. Где пламя строф, где жар любовных песен, В которых сердца чуткого блаженство? Где о любви слова под сенью ночи? И на устах и в думах – только слезы. Мечта когда-то порождала слезы, А сладостные слезы – сладость лада, И, плача, долгие не спал я ночи, Тогда как нынче слезы горше смерти, Закрывшей взгляд, исполненный блаженства, Высокое начало низких песен. Прекрасный взор, предмет любовных песен, В последних песнях заменили слезы Воспоминаний о поре блаженства, И мысль рождает перемену лада, И без конца взываю к бледной Смерти: Прерви мои мучительные ночи! Покинул сон томительные ночи, Глухие звуки – новый признак песен, В которых говорится лишь о смерти, И что ни песня – в каждой слышны слезы. Изменчивее не бывает лада В стране любви, где начал я с блаженства. Никто не знал подобного блаженства, Никто сильней не страждет дни и ночи. Двойная боль двойного просит лада, Рождающего звуки скорбных песен. Надежду прежних дней сменили слезы, И смерть одна – лекарство против Смерти. Убитый смертью, только волей Смерти Увижу лик в обители блаженства, Что вздохи делал сладкими и слезы Зефир и дождь под сенью нежной ночи: Из светлых мыслей ткал я строфы песен Любовного, возвышенного лада. Когда, найдя опору в скорби лада, Лауру смог бы я отнять у Смерти, Как милую – Орфей звучаньем песен, Я прежнее бы испытал блаженство! А не найду – пусть мрак ближайшей ночи, Закрыв истоки, остановит слезы. Амур, уж много лет, как льются слезы, Как скорбного не оставляю лада, На лучшие не уповая ночи. Поэтому я и взываю к Смерти С мольбою взять меня в приют блаженства, К той, без которой плачут строфы песен. Взлети слова моих усталых песен Туда, где неизвестны грев и слезы, Она, чья красота – небес блаженство, Тотчас же новизну заметит лада, Неузнаваемого волей Смерти, Оставившей меня Во мраке ночи. Вы, кто в безоблачные верит ночи, Кто пишет сам иль ждет любовных песен, Глухой к моей мольбе скажите Смерти, Страданий порту, где излишни слезы, Пусть отрешится от былого лада, Что всех печалит, мне ж сулит блаженство. Сулит блаженство после долгой ночи: И лада скорбь, и безысходность песен, И слезы – все уйдет с приходом Смерти.