Дон-Кихот

Сергею Шаршуну Надо мечтать! Восхищаться надо! Надо сдаваться! Не надо жить! Потому что блестит на луне колоннада, Поют африканцы и пропеллер жужжит. Подлетает к подъезду одер Дон-Кихота И надушенный Санчо на красном осле. И в ночи возникает, как стих, как икота: Беспредметные скачки, парад и балет Аплодируют руки оборванных мельниц И торговки кричат голосами Мадонн, И над крышами банков гарцует бездельник, Пляшет вежливый Фауст, святой Купидон. И опять на сутулом горбу лошадином В лунной опере ночи он плачет, он спит. А ко спящему тянутся руки Ундины, Льются сине-сиреневых пальцев снопы. На воздушных качелях, на реях, на нитках Поднимается всадник, толстяк и лошак, И бесстыдные сыплются с неба открытки (А поэты кривятся во сне натощак). Но чернильным ножом, косарем лиловатым, Острый облак луне отрубает персты. И сорвавшись, как клочья отравленной ваты Скоморохи валятся через ложный пустырь. И с размаху о лед ударяют копыта. Останавливаются клячи дрожа. Спит сиреневый полюс, волшебник открытый, Лед бессмертный, блестящий как белый пиджак. В отвратительной неге прозрачные скалы Фиолетово тают под ложным лучом, А во льду спят замерзшие девы акулы, Шелковисто сияя покатым плечом. И остряк путешественник, в позе не гибкой, С неподвижным секстантом в руке голубой, Сузив мертвый зрачок, смотрит в небо с улыбкой Будто Северный Крест он увидел впервой. И на белом снегу, как на мягком диване, Лег герой приключений, расселся денщик, И казалось ему, что он в мраморной ванне А кругом орхидеи и Африки шик. А над спящим все небо гудело и выло, Загорались огни, полз прожектора сноп, Там летел дирижабль, чье блестящее рыло Равнодушно вертел чисто выбритый сноб. И смотрели прекрасные дамы сквозь окна Как бежит по равнине овальная тень, Хохотали моторы, грохотали монокли, И вставал над пустыней промышленный день.