В. Ф. Раевскому

Ты прав, мой друг — напрасно я презрел ‎Дары природы благосклонной. Я знал досуг, беспечных Муз удел, ‎И наслажденья лени сонной, Красы лаис, заветные пиры, ‎И клики радости безумной, И мирных Муз минутные дары, ‎И лепетанье славы шумной. Я дружбу знал — и жизни молодой ‎Ей отдал ветреные годы, И верил ей за чашей круговой ‎В часы веселий и свободы, Я знал любовь, не мрачною [тоской], ‎Не безнадежным заблужденьем, Я знал любовь прелестною мечтой, ‎Очарованьем, упоеньем. Младых бесед оставя блеск и шум, ‎Я знал и труд и вдохновенье, И сладостно мне было жарких дум Уединенное волненье. Но всё прошло! — остыла в сердце кровь, ‎В их наготе я ныне вижу И свет и жизнь и дружбу и любовь, ‎И мрачный опыт ненавижу. Свою печать утратил резвый нрав, ‎Душа час от часу немеет; В ней чувств уж нет. Так легкой лист дубрав ‎В ключах кавказских каменеет. Разоблачив [пленительный] кумир, Я вижу призрак безобразный. Но что ж теперь тревожит хладный мир ‎Души бесчувственной и праздной? Ужели он казался прежде мне ‎Столь величавым и прекрасным, Ужели в сей позорной глубине ‎Я наслаждался сердцем ясным! Что ж видел в нем безумец молодой, ‎Чего искал, к чему стремился, Кого ж, кого возвышенной <душой> ‎Боготворить не постыдился! Я говорил пред хладною толпой ‎Языком Истинны [свободной], Но для толпы ничтожной и глухой ‎Смешон глас сердца благородный. ——— Везде ярем, секира иль венец, ‎Везде злодей иль малодушный, Тиран ‎ льстец ‎Иль предрассудков раб послушный.