Дума X. Глинский

Князь Михаил Львович Глинский некогда знатный и богатый литовский вельможа. Род его происходил от татарского князя, выехавшего из Орды во времена великого князя Витовта. Воспитанный в Германии, Глинский принял тамошние обычаи, долго служил императору и отличался храбростию и умом. Возвратясь в отечество, он снискал милость короля Александра и был его любимцем и другом. Когда (в 1508 г.) Сигизмунд сделался королем, завистники обнесли пред ним Глинского. Главный враг его был пан Забржезенский. Князь Глинский, обще с двумя братьями, передался вел. князю Московскому Василию Иоанновичу, был принят им с уважением и сделан воеводою. Глинский сражался против своих соотечественников и оказал особенные услуги при взятии Смоленска (1514 г.). Вел. князь обещал его сделать владетелем сего княжества; но не сдержал слова. Глинский вошел в переписку с Сигизмундом и намерен был ему передаться; его схватили, привезли в Москву и заключили в темницу. Там он просидел более двенадцати лет. Вел. князь женился на его племяннице, княжне Елене, дочери брата его Василия. Через год царица выпросила своему дяде прощение (1527 г.), и кн. Глинский пришел еще в большую силу. По кончине вел. князя Елена сделалась правительницею государства. Князь Михаил был одним из сильнейших членов Думы: нескромная слабость племянницы к любимцу ее, князю Телепневу-Оболенскому, возбудила в нем справедливое негодование, он стал делать ей увещания и подпал гневу; снова его заключили в темницу, где он и умер (в 1534 г.). Под сводом обширным темницы подземной, Куда луч приветный отрадных светил Страшился проникнуть, где в области темной Лишь бледный свет лампы, мерцая, бродил, — Гремевший в Варшаве, Литве и России Бесславьем и славой свершенных им дел, В тяжелой цепи по рукам и по вые, Князь Глинский задумчив сидел. Волос уцелевших седые остатки На сморщенно веком и грустью чело Спадали кудрями, виясь в беспорядке: Страданье на Глинском бразды провело… Сидел он, склоненный на длань головою, Угрюмою думой в минувшем летал; Звучал средь безмолвья цепями порою И тяжко, стоная, вздыхал. При нем неотступно в темнице сидела Прелестная дева — отрада слепца; Свободой, и счастьем, и светом презрела, И блага все в жертву она для отца. Блеск пышный чертога для ней заменила Могильная мрачность темницы сырой; Здесь девичью прелесть дочь нежная скрыла И жизни зарю молодой. «О, долго ли будешь, стоная, лить слезы? — Рекла она нежно. — Печали забудь! Быть может, расторгнешь сии ты железы: Надежда лелеет и узников грудь! Быть может, остаток несчастливой жизни, Спокоя волненье и бурю души, Как гражданин верный, на лоне отчизны Ты счастливо кончишь в тиши». «На лоне отчизны! — воскликнул изменник. — Не мне утешаться надеждою сей: Страшась угрызений, стенающий пленник, Несчастный, и вспомнить трепещет о ней. Могу ль быть покоен хотя на мгновенье? Червь совести тайно терзает меня; К себе самому я питаю презренье И мучусь, измену кляня. Природа дала мне возможные блага, Чтоб славным быть в мире иль грозным в войне: Богатство, познанья, порода, отвага — Всё с щедростью было ниспослано мне. Желал еще славы и лавров победы; Душа трепетала, дух юный кипел… Вдруг поднялись тучей на Польшу соседы — И лавр мне достался в удел. Могольские орды влетели бедою: Литва задымилась в пылу боевом — И старцы, и жены, и дети толпою Влеклися в неволю свирепым врагом; И в пепел деревни и пышные грады; И буйный татарин в крови утопал; Ни веку, ни полу не зрели пощады — Меч жадный над всеми сверкал. Встревожен невзгодой, я к хищным навстречу С дружиною храбрых помчался грозой, Достиг — и отважно в кровавую сечу, И кровь полилася, напенясь, рекой. Покрылись телами поля и равнины: Литвин и татарин упорно стоял; Но с яростью новой за мною дружины — И гордый могол побежал. Боролся с кончиной властитель державный; Тревогой и плачем наполнен дворец — И вдруг о победе и громкой и славной От Глинского с вестью примчался гонец. Чело Александра веселость покрыла: «Когда торжествует родная страна, — Он рек предстоящим, — тогда и могила, Поверьте, друзья, не страшна!» Сим подвигом славным чрез меру надменный, Не мог укротить я волненья страстей :- И род Забржезенских, давно мне враждебный, Внезапно средь ночи пал жертвой мечей. Погиб он — и други мне стали врагами, И, предан душою лишь мести одной, Дерзнул я внестися с чужими полками В отчизну свирепой войной. О мука! о совесть — тиран неотступный!.. Ни зрелище стягов родимой земли, Ни тайный глас сердца из длани преступной В час битвы исторгнуть меча не могли! Среди раздраженных, пылающих мщеньем, И ярых и грозных душой москвитян, Увы, к преступленью влеком преступленьем, Разил я своих сограждан!.. Бой кончен — и Глинский узрел на равнине Растерзанных трупы и груды костей; Душа предалася невольно кручине, И брызнули слезы на грудь из очей. Не в пору познал я тоску преступленья! Вся гнусность измены представилась мне; Молил Сигизмунда проступкам забвенья, Мечтал о родной стороне! Но гений враждебный о тайне душевной Царю в злое время известие дал, И русский властитель, смущенный и гневный, Раскаянье сердца изменой назвал: Лишил меня зренья убийцы руками, Забывши и славу и старость мою, И дядю царицы, опутав цепями, Забросил в темницу сию. Лет десять живу я в могиле сей хладной; Ни звезды, ни солнце не светят ко мне; Тоскую, угрюмый, в душе безотрадной И думой стремлюся к родимой стране. Приметно слабею в утраченных силах, Чуть сердце трепещет, немеет мой глас, И медленней льется кровь хладная в жилах, И смерти уж близится час. О дочь моя! скоро, над гробом рыдая, Ты бросишь на прах мой горсть чуждой земли. Скорее, друг юный, беги сего края: От милой отчизны жить грустно вдали! Свободный народ наш, деяньями славный, Издавна известный в далеких краях, Проступки несчастных отцов своенравно Не будет отмщать на детях. Край милый увидишь — и сердца утраты И юных лет горе в душе облегчишь; И башни, и храмы, и предков палаты, И сердцу святые гробницы узришь! Отца проклиная, дочь милую нежно И ласково примут отчизны сыны — И ты дни окончишь в тиши безмятежной На лоне родимой страны. Пусть рок мой, исполнен тоской и мученьем, Пребудет примером отчизны моей! Да каждый, пылая преступным отмщеньем, Идти не посмеет стезею страстей! Да видят во мне моей родины братья, Что рано иль поздно — измене взгремят Ужасные сердцу сограждан проклятья И совесть от сна пробудят!» Несчастный умолкнул с душевной тоскою; Вдруг стон по темнице — и Глинский упал На дочери лоно седой головою, И холод кончины его оковал!.. Так Глинский — муж Думы и пламенный воин — Погиб на чужбине, как гнусный злодей; Хвалы бы он вечной был в мире достоин, Когда бы не буря страстей.