Мотькэ-Малхамовес

Новелла Красные краги. Галифе из бархата. Где-то за локтями шахматный пиджак. Мотькэ-Малхамовес считался за монарха И любил родительного падежа. Полчаса назад – усики нафабрены, По горлу рубчик, об глаз пятно – Он как вроде балабус обошёл фабрику, Он! А знаменитэр ин Одэсс блатной. Там в корпусах ходовые девочки, У них ещё деньжата за ночной «марьяж» – Сонька, и Любка, и Шурочка Первая, Которую отбил у всего ворья. Те повыходили, – но снаружи не сердятся, Размотали чулок и, пожалуйста, – на… Вы ж понимаете: для такого мердэра Что там может значить бабья война?.. Мотькэ хорошо. Чем плоха профессия? Фирма работает – и ваших нет. На губе окурок подмигивает весело, Солнце обляпало носы штиблет. Но тут вышел номер: сзади рабочие. Сутенёр на тень позыривает скосу… Вдруг: «Стой!» Цап за лапу: «Кар-роче…» Брови вороном на хребет носа. Губы до горла лицо врезали, Зубы от злобы враскошь – пемзой… Оробели ребята… Обмякло желе-то… Взяла тута оторопь и Тамбов, и Пензу. Мотькэ-Малхамовес идёт по Коллонтаевской… Сдрейфили хамулы, – холера им в живот!.. Он уже расходился, руками махается И ищет положить глаз на живое. И вдруг ему встрелись и совсем-таки нечаянно Хунчик-дер-Заика и Сашка Жмых. Ну, как полагается, завернули в чайную И долго гиргиркали за стаканом на троих. А на завтра днём меж домов пятиярусных К магазину «Ювелир М. Гуревич и сын» Подкатил. Грузовик. Содрогаясь. Яростно. Волоча. Потроха. У мускулистых. Шин. Магазин стал. Под наблюдением «приказчика» Зелёных и рыжих два бородача Не спеша выносили сундуки и ящики И с шофёром нагружали оцинкованный чан. Когда же подошли биржевые зайцы, Задние колеса прямо в них навели: «Я извиняюсь: магазин перебирается, На следующем квартале есть ещё один ювелир». Внутри ж сам хозяин и все покупатели Внавалку, как бараны, пёрли в стену, Налезли на мозоли и опять-таки пятились, И один дёр другого за штаны тянул. А над ними с фасоном главного махера, Успев отскочь до дверей смерить, Мотькэ-Малхамовес за хвост размахивал Синим перцем фаршированную смерть. «Господин Гуревич, вы неважно выглядите, Может быть, что-нибудь, не дай бог, съели? Молодой человек, дайте ж место родителю! Что это за такое, на самом деле. А вы? Эй, псс!.. Белый галстук!.. Тросточка… Извинить за выраженье, – вы теряете брюк. Мне чтобы было за ваши косточки – Вы же так простудитесь: на самом сентябрю». «Нет, кроме шуток, – что вы смотрите, как цуцики? Вы ввозили сюда, мы вывозим туда. В наше время, во время революции, Надо же какое-нибудь разделение труда». Никакая статуя и никакой памятник Ни тут, ни за границей, ни где-нибудь ещё, Наверно, не рассаживались так нагло в памяти, Как вот этот вот налётчик, кривоногий чёрт. В конце же концов, когда все были как пьяницы, Он поставил бомбу коло самых дверей: «Ша! Эта бомба уже от взгляда взрывается, И только через час в ней потухнет вред…» Но только их зажмурили через шторы рыжие, Мотькэ с автобуса закричал: «Мура! Какую жар-птицу вы там думаете высиживать? Ведь это же не бомба, а просто бурак…»