Девятнадцативешняя

Девятнадцативешней впечатления жизни несравненно новее, Несравненно острее, чем готовому встретить май тридцатой весны. Девятнадцативешней легче в истину верить, как в прекрасную фею, Как бы ни были годы, — восемнадцать минувших, — тяжелы и грустны… И когда расцветают бирюзовые рощи и душистый горошек, Ей представить наивно, что они расцветают для нее, для одной; И когда вылетают соловьями рулады из соседних окошек, Ей представить наивно, что поет кто-то близкий, кто-то тайно-родной… Девятнадцативешней может лес показаться никогда не рубимым, Неувядными маки, человечными люди, неиссячным ручей. Девятнадцативешней может сделаться каждый недостойный любимым: Ведь его недостойность не видна, непонятна для пресветлых очей… И когда молодые — о, душистый горошек! О, лазурные розы! — Веселятся резвуньи, мне мучительно сладко, но и больно за них… И когда голубые поэтички, как птички, под угрозами прозы, Прозревать начинают, я в отчаяньи плачу о мечтах голубых!..