1954

После реабилитации Гамарнику, НачПУРККА, по чину не улицу, не площадь, а – бульвар. А почему? По-видимому, причина в том, что он жизнь удачно оборвал: в Сокольниках. Он знал – за ним придут. Гамарник был особенно толковый. И вспомнил лес, что ветерком продут, весёлый, подмосковный, пустяковый. Гамарник был подтянут, и высок, и знаменит умом и бородою. Ему ли встать казанской сиротою перед судом? Он выстрелил в висок. Но прежде он – в Сокольники! Сказал. Шофёр рванулся, получив заданье. А в будни утром лес был пуст, как зал, зал заседанья, после заседанья. Гамарник был в ремнях, при орденах. Он был острей, толковей очень многих, и этот день ему приснился в снах, в подробных снах, мучительных и многих. Член партии с шестнадцатого года, короткую отбрасывая тень, шагал по травам, думал, что погода хорошая в его последний день. Шофёр сидел в машине, развалясь: хозяин бледен, видимо, болеет. А то, что месит сапогами грязь, так он сапог, наверно, не жалеет. Погода занимала их тогда. История – совсем не занимала. Та, что Гамарника с доски снимала как пешку и бросала в никуда. Последнее, что видел комиссар во время той прогулки бесконечной: какой-то лист зелёный нависал, какой-то сук желтел остроконечный. Поэтому-то двадцать лет спустя большой бульвар навек вручили Яну: чтоб веселилось в зелени дитя, чтоб в древонасажденьях – ни изъяну, чтоб лист зелёный нависал везде, чтоб сук желтел и птицы чтоб вещали. И чтобы люди шли туда в беде и важные поступки совершали.