Конец сороковых годов

Конец сороковых годов – сорок восьмой, сорок девятый – был весь какой-то смутный, смятый. Его я вспомнить не готов. Не отличался год от года, как гунн от гунна, гот от гота во вшивой сумрачной орде. Не вспомню, ЧТО, КОГДА и ГДЕ. В том веке я не помню вех, но вся эпоха в слове «плохо», Чертополох переполоха проткнул забвенья белый снег. Года, и месяцы, и дни в плохой период слиплись, сбились, стеснились, скучились, слепились в комок. И в том комке – они. И совесть и милость Много лет из газет узнавал, свои личные новости. Каково залетел. Вы подумайте: как залетел. Оставалось ли время для милости и для совести и объём для их неподдающихся сжатию тел? Оставалось! Как вспомнишь и как документы поднимешь, как заглянешь в подшивки за тот отдалённейший век – и тогда была совесть и тогда была милость, потому что без них человек – не совсем человек.