В драгоценнейшую оправу

В драгоценнейшую оправу девятнадцатого столетья я вставляю себя и ораву современного многопоэтья. Поднимаю повыше небо – устанавливаю повыше, восстанавливаю, что повыжгли ради славы, ради хлеба, главным образом, ради удобства, прежде званного просто комфортом, и пускаю десятым сортом то, что первым считалось сортом. Я развешиваю портреты Пушкина и его плеяды. О, какими огнями согреты их усмешек тонкие яды, до чего их очки блистают, как сверкают их манишки в те часы, когда листают эти классики наши книжки.