Кабан

И не было ни дня, ни боя — Бурчал в усы обвисшим ртом Подвыпивший усталый воин С давно заброшенных фортов. Сосал потухшей трубки кончик, Пытаясь убедить кабак, Что просто утром был прикончен Забредший бешеный кабан. Он валил через проливы, Раздвигая их плечом, И волна за ним бурлила, Закипала горячо. Без огней, во тьме острожной, Без маяков и костров, Избегая осторожно Дымных лап прожекторов. Он валил, во мглу одетый, Мимо фьордов неживых И к забрезжившему свету Обошел сторожевых. А солнце начало уже Тревожить моряков, И ветер северный свежей Встает из берегов. Заполоскало гордо Знамя на корме, И дальномерщик город Увидел в дальномер: В дыму, огне и золоте, Еще не зная зол тех, Рассветный город встал, лучась, В спокойном совершенстве линий, Как будто вырезал Челлини В какой-то сокровенный час. Он весь в заре, от крыш до пят! Не в лужах — в розах мостовая. Там хлеб пекут. Там дети спят. Там просыпаются трамваи. Там трубы длинные дымятся, На площади дымит фонтан — Просветы, тень и дым акаций В бинокль увидел капитан. По местам, по местам, Как велит устав. Думать перестань. Довольно! Думать можно по команде «Вольно». По местам, по местам, как велит устав… — Носовая башня, к бою! — Божий глас грядет трубою Двенадцатидюймовою. И передан в первую трубку приказ: — Прицел — четыре, снаряды — фугас! Приказ секунды перелистал, Года ожидания… Ааааах! Удддар! И мальчик плакать перестал У мамы на руках. И город — разбуженный улей, И люди рванулись, как пули. Откуда? Где? Куда? Скорей! В подвалы. Из дому! Из улиц! Удддар! Фонтан земли. Обрывки рельс. И череп врезан в мостовую. — Кормовая башня, к бою! — Горны над кормой поют. Божий глас грядет трубою Двенадцатидюймовою. Удар! И вздрогнула корма И небо рвется пополам. И трубы рухнули от шквала, И осыпаются дома, Как одуванчики бывало. Удар! И кровь на кирпичах. Но почему форта молчат? И набаты стали биться, В дымном воздухе орать: — Вот он, утренний убийца! Что же дремлют катера? По местам, по местам, Как велит устав! И, взрывая ревом дрему, Хищны, цепки и крепки, С портовых аэродромов Сорвалися ястребки. По местам, по местам, Как велит устав! Огонь в воде, вода в огне, Дымятся берега, Дымится шерсть на кабане, Форта громят врага. Огонь дождем, а гавань ждет, А гончие бесшумно Все как одна — на кабана, Угрюмого, безумного. И вдруг — взревели наугад, Гремят и воют берега. Звонче, звонче, звонче Воют сирены окрест. Свора горластых гончих Ринулась наперерез. По местам, по местам, Как велит устав! Звонче! Удар! Звонче! Кто-то пошел ко дну. Свора горластых гончих Вцепилась в бока кабану. Удар! Для батарей разгул… А к месту драки шел эсминец, Расшвыривая мелюзгу. Эсминец бил прямой наводкой, Мигал сигнальщик, как сова, А штурман материл погодку И папиросу в рот совал. Удар! Волна в пробоину, И сразу с каланчи набат Обрушился на кромки кровель. Агонизировал кабан, Захлебываясь черной кровью. По местам, по местам… Счет исполинских минут. Шлюпки или гроба? Дергаясь, шел ко дну Черный и страшный кабан. А в стороне всплыла подлодка, Мигал сигнальщик, как сова, А штурман материл погодку И папиросу в рот совал. А вечер шел путем блокад, И, чтобы не поблекнуть, Кровь лакали облака, А плакать было некому. Лишь старик у поплавков, Замирая глыбой, Думал, что теперь легко Разжиреет рыба. Кто-то с лысой головой, Щелкая на счетах, Двести сорок человек Списывал со счета. Улицы ссутулились, Голову нагни. Робко тлели в улицах Синие огни. Госпитальный доктор взмок: Как же он сегодня Девяносто восемь ног За дежурство отнял? Тот, кто умер невзначай, Брошен был в солому, А другие пили чай, Кто остался дома. Но над кем-то был развал, Кто-то был без крыши, Кто-то плакал, кто-то звал, Но никто не слышал. И все. И снова рассветало. Везли затворками гроба, Да чья-то мать брела устало Одна, одна, совсем одна. И воин, позабыв про холод, Ворчал, уставясь на гроба, Что просто утром был приколот Забредший бешеный кабан.