Амарилла

Зеленыя луга вручая тихой нощи, Кончаетъ солнце бѣгъ, спускается за рощи. Шумящая рѣка въ молчаніи текла, И згладились струы подобіемъ стекла: Успокояются уже лѣса и воды: Пастушки во трудахъ сошлися въ короводы; Одной пастушки тутъ во короводахъ нѣтъ: Не пляшутъ ужъ она и пѣсенъ не поетъ; Крушится, что пастухъ люблю тебя не скажетъ; Но какъ сказать, когда она любви не кажетъ. Со Амариллою оъ обширный разговоръ, Не смѣетъ и войти влюбленный Полидоръ: Взаимныя любви не вѣдая стонаютъ, И щастья своево съ обѣихъ странъ не знаютъ. Во короводѣ онъ своей любезной ждетъ; Любезная ево во короводъ нейдетъ. Отходитъ даляе отъ тушошнихъ веселій, Чтобъ горесть умягчить; но нѣтъ цѣлебныхъ зелій; Смягчаетъ ету скорбь и въ сердцѣ лютый ядъ, Одинъ любезныя влюбившемуся взглядъ. Во изумленіи пастухъ по рощамъ ходитъ: И вдругъ нечаянно пастушку онъ находить: Не кончилисъ игры и пляска на лугу. Пастушка на крутомъ потока берегу: Въ уединеніи въ уныніи сидѣла, И пристально въ струи прозрачныя глѣдела, Вѣщаючи: сквозь вась прозрачныя струи, Проникнули до дна глаза теперь мои: Ахъ, естьли бы они проникнули подобно, Сквозь тверду въ сердце грудь и видѣли подробно, Въ любезномъ сердцѣ мнѣ тончайшій самый сокь, Какъ мѣлкой вижу я, сквозь васъ, на днѣ песокъ. Въ блаженствѣ бъ я себя съ богиньми равну зрѣла, Или бы болѣе въ любови не горѣла. Не слышалъ Полидоръ любовныхъ сихъ рѣчей, Лишъ видѣлъ: прыскали слезъ капли изъ очей. Онъ, тронутъ жалостью, любезну утѣшаетъ: О чемъ ты сѣтуешь, пастушку вопрошаетъ. Не можешь ожидать покойнаго ты сна: Или не веселитъ уже тебя весна: Мнѣ кажется, теперь Зефиры какъ ни вѣютъ, Власамъ твоимъ они коснутися не смѣютъ: На сьѣтлыхъ небесахъ не знать угрюмыхъ тучъ, И ясная луна, какъ солнце, мечетъ лучъ: Благоуханіе надъ нашими мѣстами, Долины тучныя украшенны цвѣтами, Текущи съ горъ ключи журчаніемъ шумятъ, И нѣкой нѣжностью въ насъ чувствіе томятъ. Томися нѣжностью; тебѣ она забава; Спокойся ею ты, а мнѣ она отрава. Да что же здѣлалось прокрасная тебѣ? Прекрасна я иль нѣтъ, прекрасна я себѣ Я етой похвалы гнушаюсь и стыжуся, То зная что тебѣ прекрасной не кажуся. Между другихъ цвѣтковъ какъ розовой цвѣтокъ, Или въ звѣздахъ звѣзда всходяща на востокъ, Такъ ты въ моихъ глазахъ межъ дѣвушокъ прекрасныхъ. Я слышать не могу твоихъ похвалъ безстрастныхь: Не перьвый говоритъ такую лѣсть пастухъ. Когда вздыхаешъ ты драгая, то мой духъ, А капли слезь твоихь, моей то капли крови; Ни кто не ощущалъ толь жаркія любови: Въ жаръ песьихъ тако дней засохшій лугъ горитъ: Не ротъ тебѣ то мой, но сердце говоритъ: Тебѣ сіи слова любезнѣйшая новы; Но слышали сто кратъ то здѣшнія дубровы, Какъ я именовалъ не склонную стѣня, И имя здѣсь твое на тыквахъ у меня. Какъ осенью морозъ во тыквы только рѣзнеть, И имя тутъ мое со тыквами исчезнетъ: Минется время тыквъ, исчезнутъ тыквы тѣ; Исчезнетъ тутъ на нихъ и имя красотѣ. Да въ сердцѣ у меня останется во вѣки: И прежде потекутъ къ своимъ вершинамъ рѣки. А естьли ето я передъ тобою лгу, Кропива пусть одна въ моемъ ростетъ лугу, И чистый мой потокъ сокроется подъ землю. Не льстишь ли — нѣтъ не льстишь — и истинну я внемлю; Спокойся ты моя скорбящая душа, Толико много дней всякъ часъ меня круша: Преобратись мой стонъ въ играніе и смѣхи, А ты источникъ будь свидѣтель сей утѣхи!